— Ваш дедушка долго жил, — продолжал Дядюшка Дуб. — Вы и представить себе не можете, сколько всего он испытал! Я хорошо его помню. Когда-то он очень меня расстраивал, потому что вёл себя безрассудно. Но потом повзрослел и стал мудрее.
Дети удивились: дедушка Друс никогда не рассказывал им ни про какие безрассудства.
— Юный Друс! — вздохнул старый дуб. — Его сердце устало. Вы знаете, что он вас очень любит. Он попросил меня…
— Как это «попросил»? — перебил его Тау. — Он что, приходил сюда?
— Нет, Тау. Когда он отправил вас за лечебными травами к хижине Сарбатаны, я понял, что он хочет мне сообщить. Итак, держите. А теперь откройте сундучок.
Мастер Гварнери показал, куда надо нажать, чтобы ларец открылся.
— Передайте дедушке это сердце.
— Но чтобы вставить сердце, нужна операция! — воскликнула Майя. — Кто её проведёт?
— Не нужно никаких операций, — возразил Дядюшка Дуб. — Просто положите ларец рядом с дедушкой. Моё сердце достаточно мощно, чтобы действовать даже на расстоянии.
— Ах, Дядюшка…
— Но запомните: сердцем можно пользоваться не более полугода. Через шесть месяцев его придётся вернуть. И сделать это должен он сам. Как же мне хочется вновь увидеть лицо юного Друса, клянусь тысячей русалок с китовыми хвостами!
Тау и Майя улыбнулись: в точности этими же словами клялся дедушка Друс, рассказывая пиратские байки.
Затем Дядюшка Дуб дал множество других важных наставлений о том, как обращаться с сердцем и вылечить дедушку Друса. Например, дедушке следует есть меньше шоколада, ложиться спать пораньше, а ещё рассказать детям историю о виолончелисте-самурае и слепой каллиграфистке. Во всём мире эти истории знали лишь двое: Дядюшка Дуб и дедушка Друс, однако настало время, чтобы их услышали и другие…
Тау и Майя поднимались в свою спальню внутри ствола гигантского дуба в глубоком раздумье. Добрую половину ночи они провели не сомкнув глаз: было не до сна.
Проснулись дети с восходом солнца. Их уже ждали внизу.
Зато прощались довольно-таки весело. В каждом прощании есть нотка печали, но сейчас все понимали, что пройдёт совсем немного времени и они встретятся. Поэтому вместо горестных вздохов обменивались шутками, прибаутками и подарками.
Были среди этих подарков рукописный томик стихов, перчатки, которые оберегают руку от огненного дыхания дракона, баночка с мёдом хлорофилловых пчёл, обломок коры Тётушки Осины, кусок красного песчаника…
— Посохи не забудьте, — наставлял Дядюшка Дуб. — Их сила в том, что они никогда не сломаются. А ещё захватите перо Феникса: передадите дедушке сувенир.
А потом он запел, и все слушали молча, думая каждый о своём.
Когда Тау и Майя выбрались из колодца, день угасал. «Брат и сестра попрощались с медведем Умбертусом и медведем Марти, полюбовались письменами паучка Кафки и выбрались из колодца, когда день угасал», — вывел на стене кружевными буквами паучок Кафка.
Они сразу побежали в комнату дедушки. Ему надо срочно всё рассказать! А главное, вручить ларец с сердцем, чтобы Друс быстрее выздоровел. И перо Феникса! И передать приветы от всех! Ещё спросить, на самом ли деле он знаком с Гильгамешем… А заодно поцеловать. Потому что они не виделись много дней, что бы там ни говорили взрослые.
В доме повсюду горел свет. И витал запах — неприятный тревожный запах лекарств.
Перед комнатой дедушки в кресле с подлокотниками сидела тётушка Мойра.
— Тётушка!
— Ну наконец-то! Где вы пропадали? Я обыскала весь дом, вас нигде не было! Разве мама вам не сказала, что я буду присматривать за дедушкой, пока родители на конференции в Алжире? А вы всё где-то носитесь! Ладно-ладно… Мама с папой скоро вернутся, не переживайте.
Брат и сестра переглянулись.
— А как… как дедушка?
Тётушка Мойра печально покачала головой:
— Только что приходил врач. Утром приедет скорая помощь, и дедушку отвезут в больницу. Ваш дедушка… Он уснул и не может проснуться.
— Ну и ну… — всхлипнул Тау.
— Мы войдём, тётушка? Ненадолго? Мы должны кое-что отдать дедушке, чтобы он поправился.
Но тётушка была непреклонна. Зачем входить к тяжелобольному? Они ему только помешают и уж точно не помогут. Пришлось детям вернуться к себе в комнату: ничего другого им не оставалось. «Закройте глазки и поспите», — твердила тётушка, словно Тау и Майя были грудными младенцами. Дети прикусили губу. Если бы она только знала…
Они надели пижамы, улеглись в постели и притворились, что спят. Майя крепко сжимала в руках ларец.
Прошёл час. Бой часов с кукушкой, висящих на стене в столовой, разносился по всему дому.
— Тау… Ты спишь? — прошептала Майя.
— Нет, — ответил Тау, просыпаясь.
Они оделись и вышли в коридор. Тётушка Мойра спала с открытым ртом, кое-как устроившись в кресле с подлокотниками. Одна тапочка слетела у неё с ноги, голова запрокинулась.
Дети тихо вошли в спальню.
На ночном столике горела лампочка. Рядом с ней лежали две старые курительные трубки. Разумеется, к ним давно не притрагивались. На лице у дедушки была кислородная маска.
Дети приблизились к кровати.
— Дедушка!
— Дедушка, мы вернулись!
— Мы здесь! Дядюшка Дуб…
— Мы принесли тебе сердце!
Им хотелось рассказать всё сразу. Но слышит ли их дедушка? Может, его разбудить? Они погладили его по щекам, поцеловали в лоб. Обнялись, представляя, что каждый из них — дедушка Друс, и сказали друг другу: «Привет, старина Друс!» Дедушка глубоко вздохнул под своей маской.
Тау и Майя подсунули сундучок с сердцем дедушке под одеяло, чтобы Друс в любой момент мог коснуться его рукой. Говорил же Дядюшка Дуб, что ларец достаточно держать рядом: сердце действует даже на расстоянии.
— Это сердце Дядюшки Дуба, — шептали дети, надеясь, что дедушка их слышит.
Но дедушка не отвечал. Дети постояли возле его кровати ещё немного. А потом вернулись к себе в комнату и снова легли в постель. Им хотелось плакать. Почему они не прихватили с собой Микоу? Почему родители так долго не возвращаются? И почему…
Они встали и открыли окно. Комнату сразу же наполнило дыхание осени, всё ещё ароматное и тёплое.
И вдруг они услышали голос Дядюшки Дуба — он доносился из далёкого далёка:
Прощай, прошлое, счастливые мечты…
Тогда они снова улеглись, и под эту печальную арию им наконец-то удалось уснуть.
Через некоторое время их разбудил шум из коридора.
Шум и голоса: один голос принадлежал тётушке Мойре. Другой, мужской, скорее всего, доктору.
