Тем не менее в связи с этим поспешно было бы делать вывод о закате государства и о том, что государство перестаёт быть основным политическим институтом. Во всяком случае, этот вывод не столь однозначен. В постгероическую эпоху государство может быть заинтересовано в распределении обязанностей и функций между многими игроками. Не в последнюю очередь это касается «грязной» работы, связанной с поддержанием безопасности, особенно, если речь идёт о гуманистической обязанности защищать права человека в глобальном масштабе. В таких случаях государству может быть гораздо выгоднее дистанцироваться от войны, перепоручив её частным военным компаниям или миротворческому контингенту ООН.
Указанные выше процессы – окончание холодной войны, глобализация, развитие технологий, кризис государства и приватизация насилия – вызывают к жизни тип войны, который в исследовательской литературе получил обозначение «новые войны». В главе 1 мы также отметили ряд причин, по которым крупная межгосударственная война в наше время делается мало возможной, особенно если речь идёт о конфликтах между державами, наиболее сильными в военном отношении и развитыми экономически и технически. Нужно понимать, что термин «новые войны» обозначает не способы ведения войны, которых ранее не было, или новизну каждого отдельного их признака. Ново только соединение и одновременное действие всех признаков и характеристик социальной реальности и обозначенных ранее особенностей политического, экономического и технического развития на рубеже XX и XXI вв., которые и обусловили появление новых войн
[128]. При этом появление новых войн не означает, что они становятся единственной формой вооружённого конфликта. Вместе с новыми войнами продолжают существовать и старые, классические войны, когда государства действуют при помощи своих армий по принципам и нормам больших межгосударственных войн.
Основные характеристики
Понятие «новые войны» ещё нуждается в определении, однако это не означает, что оно полностью лишено объяснительного потенциала. Согласимся с высказыванием Мэри Калдор: «Новые концепты всегда туманны»
[129]. Сейчас мы скорее можем дать описание новых войн посредством приведения ряда характеристик, нежели привести точную дефиницию. Взамен мы получаем возможность понять, что происходит с войной в XXI в., как именно и кем она ведётся. Как правило, различные исследователи предлагают разнящиеся критерии, по которым можно описать новые войны (отсюда возможная критика в произвольности этих критериев). Однако сложно не заметить, что ряд особенностей отмечаются одинаково всеми. Ориентируясь на теоретические построения Калдор, Мюнклера и ван Кревельда, мы можем обобщить предложенные этими авторами типологии конфликтов нового типа и выделить наиболее значимые характеристики и признаки новых войн:
– асимметрия (потеря государством исключительного права на применение силы);
– низкая интенсивность;
– глобализированность войны;
– политика идентичности как основание войны;
– применение террора как политического средства, т. е. для установления власти;
– «хищнические» методы финансирования;
– уменьшение боевых потерь (при этом высокий уровень потерь среди гражданских лиц);
– увеличение продолжительности войны и долгосрочное сохранение причин, провоцирующих рецидивы войны;
– территориальная близость к другим войнам как фактор риска;
– утрата ограничений войны, основанных на праве, обычае и военной этике (что наиболее важно для нашего исследования)
[130].
Таким образом, у нас получается модель описания войны, которая предполагает выявление причин, целей, методов ведения, финансирования и способа окончания войны. Важно также обратить внимание и на легальноэтический компонент войны – на характерные приёмы обоснования конфликта и придания ему легитимности (этому будет посвящена глава 3 и отчасти глава 4). Рассмотрим приведённые характеристики новых войн чуть подробнее.
Асимметрия
Классическую, старую нововременную войну мы охарактеризовали в главе 1 как войну симметричную. Государство воевало с другим государством, признавая его равным себе по статусу. Безусловно, государства разнились между собой по уровню экономического развития, численности населения, размерам армии и степени её готовности к боевым действиям. Симметрия подразумевает однотипность, а не идентичность и равносильность участников политических отношений
[131]. Тем не менее важным элементом межгосударственных отношений в Европе Нового времени было признание правового равенства государств.
Война находилась в ведении государств, которые распоряжались своими гражданами как «одушевлёнными инструментами». К тому же, множество социальных факторов могло повлиять на желание граждан поддерживать военную или мирную политику, которую вело их правительство. Так, например, после завершения Войны четвёртой коалиции 1806–1807 гг. и подписания Тильзитского мирного договора целая когорта прусских офицеров перешла на службу в русскую армию, не приняв подчинённого положения Пруссии по отношению к Франции (среди них был и Карл фон Клаузевиц, который находился на русской службе с 1812 по 1814 г.). А в 1870 г. на фоне неудач в войне с Пруссией, Седанской катастрофы и пленения императора Наполеона III, во Франции произошла Сентябрьская революция, монарх был объявлен низложенным и провозглашена республика, которая тем не менее продолжила войну, начатую свергнутым императором. Однако эти примеры представляют собой скорее исключения – в подавляющем большинстве случаев народы принимали войны, которые объявляли их правительства и поддерживали их вплоть до капитуляции.
Симметрия, характерная для старой войны, усиливалась и тем, что война велась при помощи регулярной армии. Безусловно, имели место партизанские и повстанческие движения. Но насильственная функция в это время однозначно закрепляется за государством, которое может реализовать её при помощи армии или полиции. Все иные случаи обращения к вооружённому насилию признаются теперь преступными и нелегитимными. В частности, это влечёт за собой профессионализацию солдата, который вооружается, одевается, тренируется за государственный счёт. Подобная унификация позволяет зафиксировать бинарность оппозиции военного и гражданского человека, равно как сделать ощутимым различение войны и мира, дозволенного и недозволенного на войне.
Новые войны характеризуются в первую очередь тем, что наиболее активным их участником становится не государство, а негосударственные субъекты (nonstate actors): партизаны, повстанцы, террористы, кланы, а также частные военные компании и разведывательные агентства. Многие из них считаются незаконными комбатантами, т. е., согласно нормам международного права, регулирующего войну, не имеют официального статуса участника военного конфликта. Эти акторы международной политики оспаривают монополию государства на ведение войны, представляя одну из воюющих сторон или даже инициируя эскалацию вооружённых конфликтов. Клаузевиц называл войну подлинным хамелеоном и отмечал: «…раз война есть часть политики, то, следовательно, она будет принимать и ее свойства. Когда политика становится более грандиозной и мощной, то таковой же становится и война; и этот рост может дойти до такой высоты, что война приобретет свой абсолютный облик»
[132]. Здесь Клаузевиц говорит о возгонке войны, насилия и жестокости. Но эта схема работает и в обратном направлении. Если политика становится всё более и более партизанской, то партизанской станет и война. По словам Кревельда, крайне редко в современных «конфликтах с обеих сторон принимает участие регулярная армия, хотя часто содержание конфликта состоит именно в том, что регулярные войска, с одной стороны, борются с партизанами, террористами и даже гражданским населением, включая женщин и детей, – с другой»
[133]. И в большинстве случаев регулярным армиям сложно вести борьбу с таким противником, как непосредственно в военном отношении, так и с точки зрения психологии этого процесса.
