Кроме того, асимметрия проявляет себя и в том, что ряд государств стали явными лидерами в военной отрасли, с колоссальными военными бюджетами, модернизированными вооружёнными силами и крупными армиями. Если оценивать военную мощь по оборонному бюджету, то первенство здесь, безусловно, принадлежит Соединённым Штатам, за которыми с большим отставанием следует Китай, после которого, опять же на заметном удалении – такие страны, как Индия, Великобритания, Саудовская Аравия, Франция и, наконец, Россия. Наиболее многочисленные армии содержат Китай, Индия, США, КНДР и Россия. По итогам холодной войны появилась одна сверхдержава, получившая военно-техническое превосходство. К тому же она могла рассчитывать на помощь своих союзников. Вступать в большую, фронтальную войну с таким государством, с новой империей, укрепляющей своё господство за счёт использования собственных военных преимуществ, было бы абсурдно и губительно.
Асимметрия сил и правового положения породила и асимметрию войны. Но война не сфера чистого расчёта, где сильный всегда побеждает слабого. Об этой непредсказуемости войны, несколько в другом контексте высказался Клаузевиц, горячий противник сведения военного дела к математической науке: «…абсолютное, так называемое математическое, нигде в расчетах военного искусства не находит для себя твердой почвы. С первых же шагов в эти расчеты вторгается игра разнообразных возможностей, вероятий, счастья и несчастья. Эти элементы проникают во все детали ведения войны и делают руководство военными действиями по сравнению с другими видами человеческой деятельности более остальных похожим на карточную игру»
[134]. И далее: «…военное искусство имеет дело с живыми людьми и моральными силами; отсюда следует, что оно никогда не может достигнуть абсолютного и достоверного. Для неведомого всегда остается простор и притом равно большой как в самых великих, так и в самых малых делах»
[135]. Война крайне неопределённа, успешное её ведение зависит от множества факторов. Нередко морально-психологическое превосходство позволяет компенсировать недостаток в технике или общей военной подготовке.
Итак, изначальную асимметрию в статусе или доступных средствах войны слабая сторона попытается исправить при помощи удачно выбранной тактики (в старой, регулярной, войне тактика была обычно одинаковой – при помощи вооруженных столкновений, сражений, уничтожить армию врага или поставить её в опасное положение и тем принудить противника к подчинению). Как пишет в этой связи ван Кревельд, «если же слабая сторона выбирает насилие, тогда у нее есть два пути. Либо она использует в качестве укрытия какое-либо естественное или искусственное заграждение, либо будет полагаться на внезапность, хитрость, организацию засад и тактику нанесения коротких ударов с быстрым отходом. Единственное, что она почти наверняка не будет делать, – это ввязываться в открытый бой; если она все-таки сделает это – либо по собственной воле, либо по ошибке, либо в силу вынужденности, – результатом будет не столько сражение, сколько массовое убийство»
[136]. Опасности, связанные с асимметрией сил, невозможность прямого силового противостояния заставляют исправлять неравенство возможностей. В результате противоборствующие стороны начинают уподобляться друг другу, их способности вести войну уравновешиваются. Это было отмечено ещё Клаузевицем: «…каждый из борющихся предписывает закон другому»
[137]. Объяснение природы войны французского антрополога и теолога Рене Жирара почти полностью построено вокруг логики взаимного определения, в том числе и посредством насилия: «…за всяким действием следует ответ, за всяким преступлением – отмщение»
[138]; и далее: «…когда обряды, т. е. механизмы сдерживания взаимности, исчезают, от последовательности мирного обмена мы переходим к насильственной и обезразличенной одновременности, соответствующей жертвоприношению»
[139]. Таким образом, доказывает Жирар, противники приближаются к состоянию неразличимости. Это происходит и в асимметричном конфликте.
Итак, если наиболее развитые государства доминируют в стратегическом отношении, если они обладают преимуществом в материальных и людских ресурсах, могут контролировать войну на земле, воде и в воздухе (в том числе и в космосе
[140]), значит, их противникам приходится искать слабые места в мощной обороне военных гегемонов. Слабый пытается использовать в своих целях достижения цивилизации и обратить их против носителей цивилизации. Говоря предельно обобщённо, для государств Запада таким слабым местом оказывается постгероизм и чувствительность к потерям; отсюда и развитие четвёртой волны терроризма. Вообще, терроризм можно назвать одной из наиболее распространённых тактик асимметричной войны. Что касается менее развитых государств Азии, Африки и Латинской Америки, то в первую очередь их уязвимым местом оказывается недостаточная институциональная сформированность. В этих государствах не успели наладить свою работу необходимые для европейской нововременной модели государства институты, поэтому они оказались слабыми или несостоявшимися (failed state)
[141].
Сверхдержавы соседствуют на одной сцене с государствами, менее мощными в военном и экономическом отношении, но также и с негосударственными группами. Тем не менее армии сверхдержав – и в принципе регулярные государственные армии – во второй половине XX в. неоднократно демонстрировали свою низкую эффективность в условиях борьбы с менее организованными, иррегулярными силами, которые к тому же были гораздо хуже оснащены в техническом отношении. Как мы отметили, равновесие сил асимметричных противников достигается за счёт использования средств, которые позволяют изначально слабой стороне получить преимущество. Это неизбежно ставит вопрос об эффективности традиционных средств войны и основных принципах всемирной безопасности, особенно о будущем ядерного сдерживания, которое казалось решающим фактором в деле сдерживания межгосударственных войн. Майкл Манн, один из ведущих учёных, занятых исторической социологией, так описывает особенности состояния, в котором война оказалась на рубеже XX–XXI вв.: «…распространение ядерного оружия означает, что мы должны полагаться на рациональность все большего числа мировых лидеров. Никогда нельзя признать рациональным применение ядерного оружия, так как это предполагает непосредственное разрушительное возмездие. Но есть два сценария кошмара. Первый заключается в том, что лидеры, слишком сильно преданные своей идеологии (“ценностно-рациональные”, в терминологии Вебера, т. е. преследующие одну цель в ущерб всем другим соображениям), в случае возникновения серьезных проблем могут применить ядерное (или биологическое, или химическое) оружие. Другая возможность состоит в том, что это оружие может быть украдено и использовано негосударственной группой, также действующей ценностно-рационально, такой как Аль-Каида»
[142].
