Манн удивительно точно обозначает целую группу проблем. Во-первых, это политический реализм ценностно-рациональных политиков, которые могут быть готовыми пойти на всё для отстаивания того, что они воспринимают в качестве государственного интереса, или для сохранения собственного престижа. К этому опасению стоит относиться со всей серьёзностью, учитывая, что исследователи уже отмечают риски возрождения концепции «ограниченной ядерной войны» (limited nuclear war)
[143]. Во-вторых, следует обратить внимание на риски использования криминально-террористическими сетями ядерного, химического или биологического оружия
[144]. Отмечается, что преступные или террористические группировки могут купить или украсть комплектующие оружия массового поражения для их непосредственного применения в качестве боеприпасов или для последующей доработки и изготовления «грязных бомб».
В-третьих, возможно, самая ощутимая трансформация связана не с тем, что появились силы, способные бросить вызов государству и поставить под вопрос его монополию на военное насилие, а то, как именно действуют эти силы. Острее всего асимметрия проявляет себя в том, что новые войны чаще всего ведутся против гражданского населения. Происходит перенастройка отношений в триаде Клаузевица правительство-армия-народ. Мы видим, что те позиции, которые раньше занимал каждый из участников этой тройки, в наши дни сложно определить однозначно. Старая война предполагала наличие чётких разграничений на законные и незаконные цели войны. Нападение на гражданское население было недопустимым для межгосударственных войн, во всяком случае, оно стояло вне закона и обычая войны. Размывание границ между комбатантом и гражданским лицом, между сферой войны и мира происходило в ходе тотальных войн. Но эта ситуация воспринималась как экстраординарная, как вынужденное крайнее напряжение, которое должно было быть снято после обретения победы. Поражение одной из сторон и прекращение войны означало восстановление мирного порядка, в котором вооружённое насилие является аномалией.
Обращение насилия на гражданское население может объясняться сразу несколькими причинами. Будучи наименее защищённым и подготовленным к самообороне, оно для бойцов иррегулярных отрядов представляет собой гораздо более удобного противника, нежели обученные и хорошо вооружённые армейские подразделения. Но вполне возможно, что удар по гражданским лицам представляет собой и намеренно выбранную тактику ведения войны, как это происходит, например, в случае террористических атак. В таком случае стремление распространить ужас (террор) и посеять панику связывается именно с нападением на людей, которые казалось бы никоим образом не связаны с военной сферой и находятся под защитой права и обычаев войны. Но также и регулярные войска, участвующие в асимметричном конфликте (где им противостоят повстанцы, вооружённые и одетые по собственным возможностям или предпочтениям, а не армейские подразделения, обязанные носить униформу и знаки отличия, а также открыто держать оружие), нередко действуют агрессивно против гражданского населения. Неспособные однозначно отличить боевика, с которым они сражаются, от жителя деревни, в которой приходится действовать подразделению, военные рискуют пойти по пути тотального уничтожения любого, кто, по их мнению, похож на врага. Финалом чаще всего становится не славная победа, а совершение военных преступлений, подобных тому, что произошло во вьетнамской деревне Сонгми (община Милай), жители которой были уничтожены подразделением лейтенанта Уильяма Келли. Иными словами, как сильная, так и слабая сторона могут эксплуатировать тактику вовлечения в войну гражданских лиц, вынужденно подчиняясь обстоятельствам или делая это осознанно.
Асимметричная война представляет собой один из отличительных признаков новых войн, но не единственный. По сути своей асимметричные военные действия – основная форма иррегулярной войны, которая противопоставляется войне регулярной, межгосударственной, конвенциональной
[145]. Для исследований войны рост количества асимметричных конфликтов представляет определённый вызов. В частности, нуждаются в уточнениях интерпретации и практики применения некоторых положений международного гуманитарного права в связи с тем, что одна из сторон может намеренно идти на нарушение легальных принципов, используя эту тактику в качестве средства борьбы
[146]. Как пишет Мюнклер, «…в таких войнах проявляется сильная тенденция к криминализированию противника; последний в принципе не рассматривается как равный, а значит, не признается в качестве законной противной стороны, вследствие чего с ним редко воюют согласно законам международного военного права»
[147]. В этих условиях основной тактикой асимметричной войны становится резня и бойня, ни одна из сторон не чувствует себя обязанной соблюдать нормы права. Это же относится и к этическим аспектам ограничения войны – отказаться от чрезмерного, ненацеленного насилия фактически означает поставить себя в невыгодную ситуацию. Однако асимметрия не единственный и не определяющий, хотя и неотъемлемый, признак новых войн.
Низкая интенсивность
Значительная часть новых войн относится к конфликтам низкой интенсивности (low intensity conflict). После 1945 г., как пишет ван Кревельд, большую часть из почти 200 разгоревшихся конфликтов составляли именно войны малого масштаба
[148]. Это относится к количественным характеристикам, но не к продолжительности. Вероятнее всего, когда мы думаем о войне, в первую очередь у нас возникают образы Второй мировой войны: фронты, которые пересекают целые континенты, многомиллионные армии, противостоящие друг другу, и, соответственно, огромные потери, продолжительные осады городов, многодневные форсирования рек, стратегические бомбардировки, уничтожающие целые города. Однако ведение войны подобными методами становится всё более и более редким. Вместо фронтовых операций мы чаще наблюдаем бандитские вылазки и рейды войск специального назначения, а вместо стратегических бомбардировок – акции террористов-смертников. Стратегическая цель овладения как можно большей площадью территории противника или хотя бы наиболее ценными её частями заменяется стремлением установить идеологический, политический контроль над населением. В современных условиях малая война, конфликты низкой интенсивности, «в гораздо большей степени задает направление развития, нежели большая война, бывшая мерилом военной стратегии вплоть до середины XX века»
[149].
