По мнению Мюнклера, в описанных условиях завершение конфликта превращается в длительный процесс установления мира (Friedensprozesse)
[192], который заменяет собой практику мирного соглашения (Friedensschlüsse). Этот процесс может затянуться на годы и даже десятилетия. И успех его связан в большей степени с экономическими обстоятельствами, нежели политическими или военными. Продолжительное присутствие войск на территории вооружённого конфликта свидетельствует не о мощи этих войск и успешности функционирования армии, наоборот – это явный признак неудачи и затянувшегося конфликта, из которого нет выхода. Война имеет шанс закончиться, когда не только непосредственные участники конфликта, но и все заинтересованные экономические структуры придут к выводу, что в долгосрочной перспективе для них выгоднее будет мирное положение, а не продолжающийся конфликт.
Утрата нравственных и правовых ограничений войны
Ведение войны издревле регулировалось различными нормами: взаимными договорённостями, обычаями и традициями, правовыми положениями, моральными кодексами. Возможно, представления о рыцарской чести и доблести оказывали не самое существенное влияние на боевые практики рыцарей, но само существование рыцарского кодекса уже свидетельствует о попытке сформулировать принципы поведения, соответствующие этосу людей, занятых войной профессионально. «Рыцарское высокомерие, готовящее путь милосердию и праву»
[193], как определил значение рыцарских идеалов Йохан Хёйзинга, в этом смысле оказывается необходимым элементом формирования современных норм ведения войны. Эти идеалы, а также богатая философская и теологическая традиция нравственного ограничения войны закладывали основу для развития системы международного права войны и мира.
Безусловно, дискуссионным остаётся вопрос о том, насколько эффективны эти нормы в качестве средств ограничения насилия. Нередко можно услышать и утверждения, что применение военной этики, основой которой выступает теория справедливой войны, приводит к декриминализации агрессии и военных преступлений, если жертвами их становятся «плохие парни»
[194]. Тем не менее мы должны отметить само мышление в категориях права и этики войны и подтверждённую в военных доктринах многих стран готовность соблюдать принципы сдержанного и избирательного поведения на поле боя как значительное достижение в военной сфере.
К тому же эффекты морального воспитания проявляют себя в войнах, которые ведут регулярные армии. Это доказывается хотя бы тем, что сами новости о нарушениях права и морали войны получают широкую огласку и вызывают резонанс. В общественном сознании закреплено представление о недопустимых способах поведения солдат, а военные не нарушают нормы морали и права настолько часто, чтобы сделать эти нарушения обыкновенными, не заслуживающими внимания событиями. Более того, сами военные часто подчёркивают, что они нуждаются в морально-правовом руководстве и профессиональном этическом кодексе
[195]. Следование нормам выступает для них в качестве элемента мягкой силы армии и работает на поддержание репутации и повышение общественного доверия к военным как одному из наиболее представительных государственных институтов
[196]. Нередко способность к гуманности называется одной из основ самоидентификации военного
[197].
Однако в силу смешанного состава участников новых войн, активного включения в них негосударственных военизированных групп стремление сторон соблюдать законы и моральные нормы войны и практическое соблюдение этих норм становится крайне затруднительным. Любая норма и закон могут восприниматься как ограничение, как ослабляющий фактор, поэтому комбатанты без развитой военной культуры могут видеть в них ненужное обременение и отказываться от их соблюдения. Они не обучаются нормам военной этики и не тренируются применять их. Именно поэтому, как мы уже многократно отмечали, масштабы жертв среди гражданских лиц оказываются такими значительными.
* * *
Приведённые выше характеристики и признаки новых войн позволяют получить представление о тех трансформациях, которые начались в конце XX в. и до сих пор происходят с доминирующим типом войны в начале XXI в. в контексте прекращения идеологического капиталистического и коммунистического противостояния, делегитимации войны и глобализации. Безусловно, можно настаивать на том, что так или иначе некоторые из этих особенностей и тенденций в военном деле проявляли себя и в прошлом. Это верно, но, скорее всего, относится к каким-то отдельным из названных характеристик войны. Не представляется возможным привести в пример исторический период, в котором все названные характеристики войны проявлялись бы одномоментно. А именно единовременное действие всех этих особенностей позволяет проявиться феномену новых войн. По словам Мюнклера, «…новизна элементов, предлагаемая теорией “новых” войн, заключается в соединении всех… признаков и их взаимном усилении»
[198]. Комбинация из известных тактик и практик и уникальных обстоятельств производит новый тип военного порядка.
Виды и тактики
Для более подробного и точного описания современной трансформации войны мы должны также обозначить основные виды конфликтов, с которыми мы сталкиваемся в первой половине XXI в. Место старой межгосударственной войны занимают внутренние конфликты, гуманитарные, гибридные, опосредованные (прокси), кибер, информационные, новые гражданские войны и терроризм. В этих вооружённых конфликтах используются и специфические инструменты или тактики. Такие как автономные боевые системы (роботы, беспилотные летательные аппараты (дроны), беспилотные надводные корабли), кибероружие, организация революционных движений и массовых протестов как средство гибридной войны, уничтожение культурного наследия, точечные убийства, использование пыток. Иногда эти тактики накладываются одна на другую или применение одной стимулирует проявление другой, как, например, это случилось после гуманитарной операции НАТО против Югославии, которая обусловила уничтожение древних сербских монастырей и храмов на территории Косово и Метохии. Всё это следует учитывать при определении образа новой войны.
