Поскольку дискуссия об этическом статусе послевоенных действий в исследовательской литературе началась несколько десятилетий назад, в конце 1990-х годов, нельзя выделить общепризнанный список принципов jus post bellum. К тому же, как верно отмечает Хелен Фроу, учитывая качественное разнообразие проблем, которые необходимо решить по завершении боевых действий, совокупность норм «jus post bellum в меньшей степени может пониматься как набор правил или условий»
[249], как это возможно в случае с jus ad bellum и jus in bello. Тем не менее ориентируясь на предложенный Брайаном Орендом список норм jus post bellum, мы можем выделить следующие принципы:
• пропорциональность – врага, развязавшего несправедливую войну, необходимо наказать, но в соответствии с той мерой ущерба, который был причинен его агрессивными действиями;
• наказание для политического руководства и военных – наказанию должно подвергаться не все население государства, развязавшего несправедливую войну, но только лица, ответственные за начало и ведение несправедливой войны. Естественно, наказание для них должно быть соразмерным совершённым ими деяниям.
• компенсации – агрессор обязан возместить пострадавшей стороне убытки, связанные с отражением агрессии и восстановлением мира;
• восстановление прав – необходимо сохранить права поверженного врага на территориальную целостность и суверенитет;
• реконструкция – система организации власти и военного управления противника должны быть изменены, чтобы исключить возможность новых агрессий.
Кроме того, в каждом из этих принципов заложено указание на то, что применение мер наказания и восстановления справедливости не должно быть чрезмерно жестоким, ставящим бывшего противника на грань гуманитарной или экономической катастрофы. Наказание может быть жёстким, более того, оно необходимо как средство предотвращения будущих беззаконий и войн, в противном случае, люди, спровоцировавшие несправедливую войну, почувствуют свою безнаказанность. Однако оно не может быть чрезмерным и непосильным. Иначе такое наказание приведёт к ожесточению, вызовет чувство несправедливой обиды и даст повод для нового насильственного цикла
[250].
Согласно традиционной интерпретации теории справедливой войны, о войне в том случае говорится как о справедливой, т. е. морально обоснованной, когда выполняются требования каждого из критериев ad bellum, in bello и post bellum. Впрочем, в последнее время обсуждаются два рода проблем: отношения между тремя обозначенными этапами войны и необходимость соответствовать требованиям всех критериев. Иными словами, как оценить ситуацию, когда некий политический субъект начинает несправедливую агрессивную войну и нарушает все или какие-то из принципов jus ad bellum, но ведёт её справедливо, соблюдая нормы jus in bello? Другая проблема – вопрос об иерархии принципов справедливой войны. Будет ли нарушение менее значимых принципов (и каких именно?) автоматически означать, что война в данном случае признаётся несправедливой. Или допустимы некоторые отклонения от норм и частичное соблюдение этих принципов?
Как видно, нормы jus ad bellum, jus in bello и jus post bellum сформулированы и интерпретируются таким образом, что они адресованы в первую очередь государственным образованиям, где существуют легальные и легитимные процедуры принятия решения о войне, ведения войны, контроля над проведением боевых операций и, наконец, заключения мирного договора и завершения войны. Соответственно, должны быть оформлены институты: органы политического управления, армия, дипломатическая служба и т. д. В этих нормах закреплено особое значение государственного суверенитета, неприкосновенность границ и территориальная целостность, а также различие в статусе между военными, обладающими правом ношения и применения оружия, и гражданскими лицами, лишёнными такого права. Но в современных войнах, с характерной для них асимметричностью и иррегулярностью под сомнение был поставлен каждый из принципов jus ad bellum, in bello и post bellum. Иммунитет от насилия гражданских лиц, недопустимость превентивных военных действий, пропорциональное насилие и прогнозирование последствий в масштабах государства и региона – все эти и прочие требования доктрины справедливой войны были нарушены. Это не говорит, однако, о том, что сами нормы, предложенные теоретиками справедливой войны, лишены содержания, отражающего реальность ведения войны. Скорее необходимо внести уточнения в теорию, которые позволили бы соотнести её с изменением доминирующего типа конфликтов и утверждением новых войн в качестве основного вида войны в XXI в.
Такие уточнения уже вносятся. Начиная с 2000-х годов ведутся дискуссии о подстройке теории справедливой войны к неклассическим, асимметричным конфликтам. Впрочем, некоторые исследователи, и среди них главный представитель «ортодоксальной» теории справедливой войны, Майкл Уолцер, убеждены, что теория в том виде, в котором она была разработана в 1960-1980-е годы, вполне подходит для работы с асимметричными войнами. Так, сам Уолцер в публичных выступлениях заявлял, что писал свою знаменитую книгу «Справедливые и несправедливые войны» вскоре после Вьетнамской войны, которая в значительной степени была асимметричным конфликтом, поэтому высказанные в книге идеи могут использоваться для анализа новых войн. Впрочем, и позиция самого Уолцера слегка эволюционировала
[251].
Помимо того, что учение о справедливой войне должно реагировать на изменения, связанные с распространением феномена новых войн, происходит и внутренняя трансформация теории. В последние десятилетия развернулись настоящие интеллектуальные баталии относительно того, на каких этических основаниях должна строиться современная теория справедливой войны. Традиционную, легалистскую парадигму в теории справедливой войны начали атаковать так называемые ревизионисты.
Легалистская парадигма, в первую очередь ассоциирующаяся с Майклом Уолцером и его сторонниками, исходит из наличия у государств базового права на ведение войны и использование для этого вооружённых сил. Это позитивное право войны должно быть подкреплено, по мнению Уолцера, моральными аргументами. Сухой язык международного права войны и мира следует оживить за счёт этической составляющей, в противном случае «бумажный мир», построенный юристами, обрушится при первом натиске реального, морального, мира, в котором мы живём и в котором влияние принципов нравственности оказывается не менее значимым, чем действие строго кодифицированных законов
[252]. При этом для традиционалистов значимым остаётся разделение на комбатантов и гражданских лиц, а также идея морального равенства солдат.
