Казалось бы, Милль – либеральный мыслитель, который отстаивал ценности всеобщего равенства (в правовом отношении) и либерализма, почему он не поддерживал всякое восстание, имеющее своей целью установить свободное правление? В эссе «О свободе» Милль указывает на то, что «борьба свободы с властью – наиболее заметная черта известной нам истории»
[266], столкновение морали и политического – нерв всей общественной жизни. Почему же стоит воздерживаться от помощи тем, кто с оружием в руках выступает за ограничение власти правительства? Милль полагает, что вмешательство во внутреннюю борьбу сильно помешает национальному строительству и самоопределению, поскольку может способствовать установлению колониального режима или усилению местной автократии
[267]. Народ должен проявить достаточную волю, чтобы подтвердить своё право на обладание свободой. Должно пройти время, прежде чем люди осознают значимость и величие свободы, научатся пользоваться ей. И этот процесс национального воспитания должен идти своим естественным чередом, уроки свободы не терпят быстрого темпа. Тем не менее Милль закрепляет ограниченное право вмешательства в войну за освобождение, что делает его аргументы широко востребованными в современных дискуссиях об интервенционизме.
Также в XIX в. начинается процесс криминализации войны. Ещё до Первой мировой войны проходят мирные конференции, среди которых можно выделить конференции в Женеве (1864 г.), Санкт-Петербурге (1868 г.), Гааге (1899 и 1907 гг.). Право государств на войну и способы ведения войны получают строгую кодификацию в виде положений международного права. Согласно подписанному в 1928 г. пакту Бриана – Келлога, война как средство урегулирования международных споров была запрещена. Сторонам предписывалось искать мирные средства разрешения конфликтов
[268]. Далее это положение было повторено в Уставе Организации Объединённых Наций – органа, основной целью создания которого объявлялось как раз поддержание международного мира и безопасности. В ст. 51 Устава утверждается, что единственным допустимым случаем применения оружия становится индивидуальная или коллективная самооборона для отражения вооружённого нападения. Затем наложение запрета на агрессивную войну было дополнительно разъяснено в Резолюции Генеральной Ассамблеи ООН 3314 (XXIX) «Определение агрессии» от 14 декабря 1974 г.:
«1. Никакие соображения любого характера, будь то политического, экономического, военного или иного характера, не могут служить оправданием агрессии.
2. Агрессивная война является преступлением против международного мира. Агрессия влечет за собой международную ответственность.
3. Никакое территориальное приобретение или особая выгода, полученные в результате агрессии, не являются и не могут быть признаны законными»
[269].
Таким образом, была создана система права, поставившая войну вне закона и признававшая виновника агрессивной войны преступником, чьи действия требуют коллективного ответа и последующего наказания. Нации теперь больше не могут судить «по своей совести о должном», как об этом писал Ваттель. Правительства несут ответственность не только перед своими гражданами, но и перед международным сообществом. В этих условиях трансформировалось понимание государственного суверенитета. Он трактуется теперь не как право государств на полную автономию от внешних вмешательств и самостоятельное определение внутренней и внешней политики, но как ответственность перед своими гражданами за их благополучную жизнь. Доктрина ответственного суверенитета предполагает помимо прочего возможность международного участия в случае, когда правительство неспособно обеспечить защиту своих граждан от геноцида, военных преступлений, этнических чисток и преступлений против человечности
[270].
В таком контексте развивается и современная этика войны. Для неё, как мы уже указывали ранее, также характерен подход, принимающий принцип невмешательства в качестве базовой нормы, регулирующей отношение к войне. Майкл Уолцер в главе 6 «Справедливых и несправедливых войн» приводит целый ряд ситуаций, которые, по его мнению, соответствуют принципу правого дела, т. е. применение военной силы в которых легитимно. К ним он относит: оборонительную войну, помощь жертве агрессии, упреждающую войну, помощь в революционном выступлении против правительства, своей жестокостью утратившего легитимность, контринтервенцию в случае освободительной войны (выступление на стороне революционеров против сил, пришедших на помощь тирании, спровоцировавшей восстание; этот и предыдущий случаи могут быть рассмотрены вместе как вмешательство в гражданскую войну), гуманитарную интервенцию
[271]. Именно вокруг этих случаев строится современная дискуссия о справедливой причине войны. Мы рассмотрим каждый из них, уделив особое внимание гуманитарной интервенции как наиболее сложному и болезненному вопросу, вызывающему активную критику противников интервенционизма.
Самооборона и помощь жертве агрессии
Майкл Уолцер представляет легалистский подход к вопросу самообороны. По его мнению, государства и их граждане взаимосвязаны между собой, и из этой взаимосвязи рождается в том числе и право государств на войну. Суверенитет и территориальная целостность непосредственно зависят от обязанности защиты прав и личных свобод гражданина. Ради этого граждане и согласились принять на себя все тяготы и ограничения, связанные с общественной жизнью. Кроме того, государство представляет собой и некоторую континуальность – в нём значимым оказывается жизнь прошлых и будущих поколений. Общая коллективная память и кооперация между индивидами и группами общества создают то, что Уолцер называет «совместной жизнью» (common life). Именно эти основания, а также представление о государстве как об агенте, ответственном за поддержание совместной жизни, позволяют дать моральное обоснование претензии государства на самооборону
[272].
Международное сообщество в таком случае состоит из отдельных государств, которые представляют собой наиболее крупную группу, в которой люди могут разделять общие ценности и принципы.
