Впрочем, на это приводит ряд контраргументов Джефф Макмаан. С его точки зрения, в ограниченных ситуациях можно говорить о моральном оправдании превентивной атаки. Планирование и подготовка противоправного нападения позволяет применить силу против инициатора этой незаконной атаки. Потенциальная жертва может защитить себя, поскольку моральная ответственность за насилие ложится в данном случае на агрессора. Родин заметил бы в этом случае, что до того, как нападение произойдёт в действительности, замышляющего нападение нельзя считать агрессором. В конце концов, он может в последний момент изменить свои планы. Однако, по мнению Макмаана, «очень сомнительно, что ни в чём не повинный человек должен подвергаться повышенному риску быть убитым только ради того, чтобы дать возможность человеку, который неправомерно намеревается совершить убийство, отказаться от своего намерения»
[315]. Риски быть убитым или подвергнутым военному нападению не могут переноситься на человека или политическое сообщество, которые не совершают в данный момент преступлений и не действуют агрессивно. Иными словами, превентивные действия, согласно Макмаану, могут быть оправданы в некоторых, ограниченных случаях. Это, однако, не означает, что война в принципе не должна быть ничем ограничена, и оправдание превентивной войны в исключительных случаях означает оправдание любой агрессивной войны. Насущной проблемой в случае превентивной войны остаётся то, что её жертвами станет гораздо большее число людей, нежели то, что несёт моральную ответственность за неё. Помимо тех, кто непосредственно планировал и готовил агрессию, пострадает также значительное число военных и гражданских лиц.
Вмешательство в гражданскую войну и гуманитарная интервенция
Если обоснованность самозащиты и нанесение упреждающих ударов принимается большинством теоретиков справедливой войны, то вопрос о вмешательстве во внутренние процессы, идущие на территории других государств, до сих пор остаётся предметом ожесточённых споров. Ещё Дж. С. Милль указал на необходимость воздерживаться от участия во внутренней борьбе, поскольку такое участие извне будет служить преградой на пути к построению действительно свободного общества. Народ, получивший свободу из чужих рук, не будет ценить её должным образом. И новое государство, созданное при участии внешних сил, станет либо колонией своего освободителя, либо ареной постоянных восстаний людей, не согласных с установленным политическим режимом. Интервенция в гражданскую войну возможна только в том случае, если она не будет препятствием самоопределению
[316]. Однако даже такой неактивный апологет вмешательства в чужие гражданские войны, как Милль, делает одно исключение. «Требует отдельного рассмотрения, – пишет Милль, – случай затяжной гражданской войны, в которой противостоящие друг другу стороны настолько равны по силе, что нет никакой вероятности быстрого решения конфликта; а если и есть, то победившая сторона не может даже надеяться на то, чтобы удержать побеждённых в подчинении иначе, как жестокостью, несовместимой со всякой человечностью и губительной для долговременного благосостояния страны»
[317]. В данном случае сразу две причины – стремление восстановить мир в регионе и гуманитарные основания – легитимируют внешнее вмешательство.
Однако не все современные теоретики справедливой войны принимают сдержанную позицию Милля. Брайан Оренд считает, что гражданскую войну против правительства можно назвать справедливой, если государство утратило способность защищать своих граждан
[318]. Вмешательство в такую войну на стороне восставшего населения кажется канадскому философу обоснованным и даже необходимым, если существуют неопровержимые доказательства справедливости восстания. Уолцер, ориентируясь на опыт войны во Вьетнаме, крайне тяжёлой и затяжной, предлагает считать достаточной мерой участия балансировку сил или нейтрализацию несправедливой стороны, но не полномасштабное включение в конфликт
[319]. Однако Оренд отвергает подобный ограниченный подход, считая его непоследовательным. Цель каждой войны состоит в достижении победы, а временная балансировка сил не гарантирует победу справедливой стороны
[320]. Таким образом, допустимым, с его точки зрения, будет полномасштабное вмешательство в гражданскую войну на стороне одного из её участников, обладающих справедливой причиной ведения вооруженной борьбы. В ситуации, когда справедливость действий обоих участников конфликта вызывает сомнения, лучшим решением будет воздержаться от вступления в войну.
Но откуда вообще берётся это право на вмешательство во внутренний конфликт, который происходит в другом государстве? Оренд в данном случае довольно последовательно использует свою концепцию минимально справедливого политического сообщества (minimally just political community). Он предлагает считать «минимально справедливым» государство, которое: 1) признано собственными гражданами и мировым сообществом; 2) не нарушает права соседних государств; 3) обеспечивает соблюдение прав собственных граждан
[321]. При этом всякое государство исполняет функцию по «защите людей от насилия, мошенничества и анархии, присущей естественному состоянию, и обеспечению функционирования гражданского общества, основанного на публичном, позитивном праве, опирающемся на силу»
[322]. Нападение на правительство, не соответствующее критериям минимальной справедливости и не способное защитить права своих граждан или намеренно их нарушающее, не является, по мысли Оренда, агрессией и нарушением принципа невмешательства. Именно поэтому обоснованным ему кажется и вступление в гражданскую войну, которая ведётся против такого правительства.
Гуманитарная интервенция представляет собой, пожалуй, наиболее противоречивое основание применения вооружённой силы. Причиной нападения на государство, которое не проявляет внешнюю агрессию, становятся массовые нарушения прав человека, такие как этнические чистки, геноцид или массовые убийства. Гуманитарная интервенция может быть рассмотрена как один из вариантов упреждающего удара. Хотя, как правило, она начинается в ответ на действительное насилие: упреждается крайняя степень реализации этого насилия; интервеция не допускает того, чтобы этнические чисти или геноцид были проведены в полном масштабе. Проблема гуманитарной интервенции начала обсуждаться особенно активно в 90-е годы прошлого столетия в связи с событиями в Руанде и Югославии
[323], и со временем большая часть теоретиков справедливой войны стала поддерживать идею гуманитарных войн.
