Принятая ООН в 1984 г. «Конвенция против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания» запрещает применение пыток: «…никакие исключительные обстоятельства, какими бы они ни были, будь то состояние войны или угроза войны, внутренняя политическая нестабильность или любое другое чрезвычайное положение, не могут служить» их оправданием
[367]. Однако Вопрос о применении особых мер в отношении террористов находит решения, схожие с теми, что предлагаются по вопросу моральной оценки террористической деятельности. Так, у пыток есть сторонники, которые считают их как таковыми морально неприемлемыми, но иногда необходимыми. Известный мысленный эксперимент «тикающая бомба» (ticking time bomb; возможен также вариант перевода «часовая бомба») позволяет аккумулировать возможные позиции по этой проблеме. Майкл Гленнон, американский юрист-международник, предложил такую формулировку задачи о тикающей бомбе: «…представьте, что полиция захватила террориста, который, как известно, заложил ядерную бомбу в каком-то месте Нью-Йорка. Полиция знает, что бомба очень скоро взорвется; город невозможно эвакуировать. Террорист отказывается говорить. Вопрос: должна ли полиция подвергнуть его пыткам?»
[368].
Как отмечал сам Гленнон, существуют различные варианты ответа на этот вопрос. Так, можно отстаивать невозможность признания пытки допустимым средством предотвращения террористического акта. По практическим основаниям, аргументируя по принципу «скользкого склона» (slippery slope): если допустить оправдание пытки в одном исключительном случае, можно затем столкнуться с оправданием пыток во всех прочих случаях. Теоретические основания указывают на неотъемлемые права личности и человеческое достоинство, которые должны соблюдаться и уважаться безотносительно обстоятельств, в которых находится человек
[369]. Здесь Гленнон отмечает затруднения такого рода критики пыток. Прежде всего, «скользкий склон» – известная логическая ошибка. Из исключения не следует необходимость полного снятия запрета на пытки. В свою очередь, апелляция к правам человека может быть названа не обоснованным выводом, а предположением, базирующемся, во-первых, на допущении существования универсальных ценностей, а, во-вторых, на допущении существования обязательства следовать законам морали и руководствоваться этими ценностями.
В то же время возможны варианты оправдания пыток террористов. Этому могут послужить рассуждения, выполненные в духе утилитаризма: если совокупное благо от совершения действия превышает вред, связанный с этим действием, то действие можно считать морально оправданным и желательным. Жизнь и здоровье миллионов человек признаются более ценными жизни и здоровья одного террориста, поэтому пытка в его отношении считается обоснованной мерой
[370].
Впрочем, этот, казалось бы очевидный, вариант решения вопроса о допустимости пыток террористов также вызывает сомнения. Сам Гленнон в принципе отказывается принять утилитаристскую логику, согласно которой большинство может оправдать любое своё действие, даже такое, которое причинило бы страдания меньшинству, поскольку совокупное благо большинства будет превышать все страдания меньшинства. Хелен Фроу указывает на то, что утилитаристский подход остаётся невыверенным. Если допустимо пытать самого террориста, поскольку это спасёт жизни значительного числа людей, то, следовательно, на этом же основании оправданной станет пытка жены террориста или его ребёнка, которую можно продемонстрировать террористу, чтобы получить от него необходимую информацию
[371]. Соответственно, моральную легитимацию получает пытка человека, не задействованного прямо в преступной или агрессивной военной деятельности. Кроме того, по мнению Фроу, аргумент утилитаристов основывается на ряде допущений, каждое из которых должно быть реализованным, чтобы в итоге пытка была оправданной. К этим предположениям относятся следующие: «…у вас есть нужный человек; если вы будете пытать его, он будет говорить; информация, которую он даёт, будет надёжной; вы найдете бомбу вовремя; и вы сможете обезвредить её до того, как она взорвется»
[372]. Проблемы могут возникнуть уже с первым или вторым предположением – вы можете задержать человека, не имеющего отношения к террористической деятельности, или он откажется давать показания. Фроу также указывает на аргумент против пыток, высказанный в совместной статье известных специалистов по этой проблеме Витторио Буфакки и Жан-Мари Арриго. Буфакки и Арриго указывают на институциональный аспект применения пыток: «…эмпирические данные ясно свидетельствуют о том, что институционализация допросов террористов с применением пыток имеет пагубные последствия для гражданских, военных и правовых институтов, в результате чего издержки превышают выгоды»
[373]. Как это часто бывает с утилитарными исчислениями, они принимают в расчёт выгоды и потери, лежащие лишь в краткосрочной перспективе, но игнорируют долгосрочные последствия оцениваемых действий. Вряд ли можно признать и проведение аналогии между самообороной и пыткой
[374]. Человек, которого подвергают пыткам, очевидно находится не на поле боя, а в плену, поэтому не может считаться законной жертвой нападения.
Наиболее адекватным ответом теории справедливой войны на проблему террористической деятельности может быть идея исключительности, под которой понимается, что «война с терроризмом… указывает на необходимость сделать исключения из традиционных норм»
[375]. Асимметричные войны диктуют свои правила, которые заставляют теорию справедливой войны изменить аргументацию. Принципы jus ad bellum и jus in bello должны быть пересмотрены таким образом, чтобы создать условия для эффективной борьбы с терроризмом и особенно санкционировать превентивные меры против возможных атак. Однако контртеррористическая война с необходимостью должна быть ограничена этической теорией, и ограничение это, вероятно, следует сделать более жёстким, поскольку в войне данного типа в качестве одного из субъектов конфликта неизбежно задействуется гражданское население, которое до победы будет главной его жертвой.
