Человек приходит к войне, движимый не всегда собственными интересами, а, скорее, в силу необходимости, определяемой государством. Философия войны, которую развивают Клаузевиц и другие авторы того времени, не говорит и не может говорить об отдельной личности, её главный действующий субъект – это сообщество индивидов, объединенных в государство. Война относится не к области наук или искусств, но к области общественной жизни, и является актом человеческого общения.
Клаузевиц понимал это очень точно, предлагая «тринитарную» модель войны, как называет её Мартин ван Кревельд
[51]. К у частникам войны прусский генерал причисляет армию во главе с полководцем, но также народ и правительство. Каждый из участников представляет одну из сил, проявляющих себя в войне и управляющих ею. Народу свойствен «слепой природный инстинкт», армии и полководцу – «свободная духовная деятельность», а правительству – «чистый рассудок»
[52]. В результате именно на правительство ложится обязанность контролировать страсти и духовные порывы, подчиняя их импульсы поставленной цели: «…страсти, разгорающиеся во время войны, должны существовать в народах еще до ее начала; размах, который приобретает игра храбрости и таланта в царстве вероятностей и случайностей, зависит от индивидуальных свойств полководца и особенностей армии; политические же цели принадлежат исключительно правительству»
[53].
Армия фактически выступает средством, инструментом в руках правительства, и единственной её задачей становится решение политических конфликтов. Постепенно этот идеал будет претворяться в жизнь. Армия будет освобождаться от полицейских, охранных, спасательных функций. Она будет набираться и готовиться для одной цели – вступить в бой с такой же армией противника; партизанские действия, набеги и грабежи перестанут считаться легитимными способами борьбы. Одновременно будет расти уровень профессионализма солдат. Военная служба перестанет быть делом незначительного круга благородных людей. Появится система рекрутских наборов и призывов. В ходе Французской революции произойдёт первая массовая мобилизация (levée en masse) – под ружьё попытаются поставить всех холостых мужчин возрастом от 18 до 25 лет. В законе о конскрипции (призыве) Журдана-Дельбрея от 5 сентября 1798 г. утверждалась идея вооружённой нации: «каждый француз – это солдат, и обязан защищать отечество». Подобное выделение особой роли солдата и военного долга сказалось на появлении профессионального солдата, занятого только службой и ничем иным. Вместе с тем такое обособление солдата – пожизненная или многолетняя служба, размещение солдат в казармах или лагерях – делало всё прочее население государства исключённым из военной сферы. Разделение на комбатантов и гражданских лиц будет обладать не только теоретическим, но и практическим значением; для групп разного статуса будут заданы различные права и меры дозволенного в войне.
Распространение симметричной или регулярной войны, в которой равные по своему статусу (государства) сражаются при помощи примерно равных сил (регулярных армий), позволит Гегелю говорить о гуманизации войн
[54]. В какой-то степени это действительно верный вывод – в эпоху Нового времени значительно меньшее число потерь приходится на долю гражданского населения. Безусловно, оно могло пострадать. Например, если находилось на линии боевых столкновений. Но непосредственно против него не было направлено острие военного насилия, оно не было основной целью войны, как это нередко случалось в Средние века.
Такая «тринитарная война, основанная на идее государства и различении правительства, армии и народа, была неведома большинству обществ на протяжении всей истории»
[55]. Учреждение порядка, в котором такая война стала возможной, имело значительные последствия для европейской истории. Мышление посредством однозначно определённых бинарных оппозиций
[56] войны и мира, друга и врага, комбатанта и гражданского лица, законной и неприемлемой жертвы позволяло сделать войну чуть менее жестокой и поставить под защиту значительные категории людей.
Есть и ещё один важный момент, характеризующий тип войны, появившийся в Новое время. Война воспринимается в этот период как абсолютно рациональная, осмысленная и логически оправданная форма политического взаимодействия. «Содействие разума» не исключает войны, поэтому ошибкой, по мнению Клаузевица, будет сказать, что с развитием просвещения войны исчезнут, поскольку люди станут более цивилизованными, образованными и гуманными
[57]. Но цель этой рационализированной войны – мир, а не уничтожение противника. Боевые действия служат необходимым этапом на пути к заключению мирного договора на условиях, выгодных победителю, но который, как правило, не предполагал аннигиляции одного из противников или полного поглощения его территории. Гегель в своей теории государства фиксирует невозможность истребительной войны. Проигравшим в такой войне будет в том числе и государство-победитель. Существование государств возможно только во взаимном признании, и если некому признавать данное государство, значит, этого государства не существует. Но при этом ограниченная межгосударственная война – это каталитический момент развёртывания истории, необходимый для продолжения политической жизни. Гегель проводит аналогию между отсутствием войны и состоянием, в котором оказываются озёра, вода которых не тревожится ветром. Такие озёра со стоячей водой постепенно превращаются в болота. Война же – это ветер, который не даёт воде застояться
[58].
Появление и развитие науки о праве войны и мира
Новое время ищет новые ответы на вопросы о допустимости войны и смысле мира и пытается найти моральную оценку применению военной силы. Международная политика не могла регулироваться исключительно представлениями о национальном интересе и балансе сил. В это же время идёт процесс становления международного права, опорой которому служит не только теория права и политическая философия, но и развитие дискуссии об этике войны и мира. Традиционно Гуго Гроций называется отцом современной науки о международном праве. В данном случае не будем пускаться в дискуссию о первенстве – вклад нидерландского юриста очевиден и внушителен. Именно его «Три книги о праве войны и мира» зададут основные траектории обсуждения проблем, связанных с ведением справедливой, т. е. законной и нравственно оправданной войны.
