3. Вы ничего не сможете отменить от лица умершего, пока не предоставите оригинал свидетельства о смерти. Желаете закрыть кредитную карту? Отключить номер телефона? Отказаться от подписки на неприличный журнальчик? Свидетельство о смерти – или все остается в силе. (Копия свидетельства не подойдет.)
4. Когда ваша мама умрет, к вам явится соседка и заявит, что мама обещала отдать ей ароматическую свечу из гостиной. С самым невозмутимым видом. И вы отдадите ей свечу.
5. Планируете традиционное погребение? Убедитесь, что умерший помещается в гроб. Внушительная часть населения больше не помещается в гробы стандартного размера, а если человек весит более 200 килограммов, то и прахом кремированного ему не стать. Из-за этого кладбища увеличивают ширину земельных участков для захоронения с одного метра до одного метра двадцати сантиметров, а прибыль агентства ритуальных услуг в наше время зависит – готовы? – от ширины задней двери в вашем доме.
6. Все станут неловко бормотать: «Соболезную вашей утрате», и это будет действовать вам на нервы сильнее, чем сама смерть.
7. Каждый признается, что готов для вас «что-нибудь сделать». Если никто из них не готов совершить воскрешение, то смело вручайте такому помощнику корзину с грязной одеждой и предупредите, чтобы не забыл нижнее белье постирать в деликатном режиме.
8. Отныне вас будет преследовать ощущение, что кто-то постоянно наблюдает сверху, с небес, за тем, как вы делаете это. Если рай существует, то я предпочитаю представлять его огромным кинотеатром под открытым небом, где можно подглядывать за самыми интимными моментами человеческой жизни. Только я не знаю, что пугает меня больше: находиться под наблюдением или быть тем, кто наблюдает.
9. Больше всего огорчают какие-то незначительные, казалось бы, детали. Розовые очки для чтения за четыре доллара. Нераспечатанная упаковка краски для волос. Визит к доктору на следующей неделе, отмеченный кружком в календаре.
10. Весь мир продолжит жить дальше, а вы – нет. Вы будете обижаться на умершего за то, что он оставил вас в одиночестве. Даже если вы не признаетесь себе в этом, в вас будет кипеть гнев: почему он не боролся активнее, почему не постарался избежать этой ситуации, почему… ага… не сумел остаться в живых.
Я вставила ключ в замочную скважину. Дверь была уже отперта. Мы с Каролиной пошли по трейлеру медленно, осторожно – так, будто ходили по кладбищу. Дойдя до самого конца, я не остановилась – зашла в ванную комнату, резко отдернула там занавеску, стараясь заглянуть в каждый уголок, все обыскать. Я открыла и закрыла пластиковые шкафчики, словно мама могла уменьшить себя и спрятаться внутри. Меня охватила дикая паника, подобная той, какую испытывает родитель, потерявший ребенка в людном месте, – вот только ребенком была я, а исчезла моя мама.
Телефонные звонки оглушали.
– Окружной коронер, – рявкнул он.
– Э-э, здрасьте, – произнесла я в трубку. – Я получила… м-м-м… вашу записку.
Я изо всех сил старалась говорить сдержанно и надеялась на миллион самых разных возможных сценариев. Вдруг «без признаков жизни» – так второпях сказал звонивший мне врач – означало, что моя мама упала и ударилась головой. Или потеряла сознание из-за боли в ногах. А может, ее так быстро увезли на скорой, что никто из докторов не смог задержаться, а коронер заглянул на всякий случай. Да мало ли что. Вдруг он просто по доброте душевной оставил мне свой номер, чтобы я могла позвонить ему и узнать, где она. Добрый самаритянин! Прекрасный человек. К тому же, если бы они нашли тело, меня, наверное, пригласили бы сперва на опознание, прежде чем ее увозить?
Коронер ответил. Не утруждая себя любезностями, он пробурчал ровным официальным тоном:
– В какое похоронное бюро нам следует отправить тело умершей?
Тишина.
– Мэм?
Его слова меня ошеломили. Я стояла, смотрела на Каролину и не могла издать ни звука.
– Вам не сообщили? – произнес он, будто мы говорили о какой-нибудь служебной записке, которую я пропустила. И, наверное, в каком-то смысле так оно и было.
– Я не знала… Я только… Я не знаю… О-о-о…
– Соболезную вашей утрате, мэм.
Почему-то я зациклилась на слове «мэм». Оно меня взбесило. «Разве он не знает, что я еще ребенок? Неужели нет какого-то протокола, регулирующего порядок передачи подобных новостей? Уверена, что записка на клейком листочке и разговор “на отвали” по телефону не соответствовали протоколу».
Впервые в жизни я усомнилась в авторитете другого человека.
– В настоящий момент нам необходимо узнать, куда отправить тело умершей, – повторил он. Как будто часики тикали, и он пытался меня поторопить. – Многие планируют такого рода вещи заранее, – добавил он (о-как-заботливо).
Когда я сказала ему, что ничего не понимаю – я что, должна была обратиться в похоронное бюро, даже если не планировала похороны? – он с раздражением вздохнул, подобно тому, как вздыхает кассир в супермаркете, когда сканер не считывает код с банки зеленого горошка. И сообщил, что по закону не может рекомендовать мне какие-либо бюро – ему положено соблюдать нейтральную позицию, – а потом предложил перезвонить, когда у меня появится ответ на его вопрос.
В тот день я узнала, что «без признаков жизни» – это эвфемизм, заменяющий слово «мертвый», а коронеры не приезжают на вызовы просто так.
Телефон звонил в похоронном бюро Питера Сэвиджа, а я никак не могла придумать, как сформулировать свой вопрос. Я не была уверена, что могу просто заказать необходимые для погребения услуги, как в каком-нибудь магазине на диване, к тому же я сомневалась, возьмутся ли они вообще за мое «дело» – особенно с учетом моего ограниченного бюджета.
К счастью для меня – то ли от жалости, то ли от жадности, то ли из чувства долга, – в похоронном бюро Питера Сэвиджа мне сразу же предложили к ним приехать.
Приятная пожилая пара управляла этой конторой. Они встретили меня, налили стакан воды. Каролина говорит, что я была настроена решительно и ничего не хотела – «никаких похорон, только кремация». По ее словам, им такое решение показалось странным, но я не удивлена. Хотя ничего не помню.
В памяти осталось другое: когда пришло время выбрать урну для праха, мне вручили нечто напоминающее каталог магазина JCPenney, но только с товарами для смерти, а не для жизни.
– Нет, спасибо, – ответила я. – Меня устроит любой сосуд.
– Разумеется, мы сумеем что-то подобрать, – настаивали они.
Я оставалась непреклонной. Я не была готова принимать подобные решения. Мое замешательство усугубляли финансовые сложности, спровоцированные всей этой ситуацией. Что я могу подобрать, когда у меня нет денег?
– Мы помним, как умер ваш отец, – мягко сообщили они.
Я навострила уши.
– Вы им тоже занимались? – спросила я, снова не зная, как говорить о смерти.
