Выйдя из воды, невольно поёжилась. День выдался жаркий, но вместе с сумерками приходит прохлада. Надо было, что ли, полотенце прихватить. Да и непривычно как-то голой… никак не могу отделаться от чувства, что кто-то радостно глазеет на мои сиськи.
Мне же кажется, правда? Или нет…
Стараясь выглядеть невозмутимо, пробежала по ещё тёплой дорожке к крыльцу. Наспех отряхнула ноги, втиснула их в растоптанные зелёные кеды и прошла к скрытому в углу прихожей чуланчику, доверху забитому разномастной одеждой. Такая заначка есть в доме у каждого оборотня нашего клана — чтобы нежданным меховым гостям было во что переодеться.
Ладно, если я напялю вот эту безразмерную футболку с единорожкой, от потенциальных гостей наверняка не убудет.
Вот так-то лучше. А теперь можно и пойти проверить, кому там жить надоело. Ну, или же убедиться, что мне просто показалось…
26
Не показалось. Стоило только отойти от дома на пару десятков метров, кошачий нюх предательски доложил — я здесь не одна. И этот запах я бы узнала где угодно.
— Хота гро Маграт! — возмущённо завопила, уперев руки в бока. — Не смей шпионить за мной из-за кустов, как какой-то ебучий маньяк! А ну, тащи сюда свою косолапую задницу, пока я не выволокла тебя за ухо!
Ответом мне стал негромкий рык, больше похожий на ворчание вредного старика. И отчётливое чавканье. Он что, чернику мою там жрёт?!
Ну да, именно что жрёт и ничуть не стесняется — я всего-то пару шагов сделала, и в носу защекотало от сладкого аромата спелых ягод. Моих любимых, между прочим!
— Маграт, а ну вылезай, это моё!
И вот даже загадочного медвежьего языка знать не надо, чтобы понять — меня то ли послали, то ли объяснили, что и чьё тут на самом деле. Но из своего укрытия Хота всё же выбрался — кажется, ещё более огромный, чем прежде, светло-бурый и откровенно недовольный. Подошёл вплотную, смешно фыркнул, плюхнулся на необъятный медвежий зад, ткнулся носом мне в ногу и коротко лизнул бедро шершавым языком.
— Да чтоб тебя, не могу же я собачиться с мишуткой, — посетовала, не без удовольствия запустив обе руки в густой мех. — Ты слишком миленький!
Ответом было негодующее ворчание — мол, вовсе я не миленький, а очень даже злой и страшный, так что нечего тут попирать мою мужественность. Я лишь фыркнула и почесала его за ушами, точно большую собаку. Знаю же, ему так нравится. Медведь довольно зажмурился, потыкался мне в ладонь, затем и вовсе принялся тереться о мой живот своей громадной башкой.
Территорию метит, засранец.
— Боги, Хота, ты слишком много времени провёл среди кошек. Я уверена, медведи так не делают.
«Ой, ну и что?» — легко можно было прочесть в ответном взгляде.
И почти так же легко оказалось сделать вид, что не было этих ужасных пяти лет порознь; что Хота по-прежнему мой самый лучший друг, с которым можно болтать обо всём на свете. Ну как болтать… медведи не особо говорливый народ. Зато очень тёплый и пушистый: стоило только плюхнуться под мохнатый бок, о вечернем холоде вмиг позабылось. Хота же, не будь дурак, шустро подставил голову, требуя поглаживаний.
— О, Хаос, ты точно должен был родиться котом, — усмехнулась я. Само собой, у двух чистокровных медведей никак не мог получиться котик, но характером уж больно похож. — Или это мне стоило родиться медведицей? Не то чтобы твой огромный неуклюжий зад может быть предметом чьей-то зависти. Да и тигриная шкура меня вполне устраивает.
Хоту вроде бы тоже: сколько себя помню, он всегда громогласно радовался, что у моих родителей получилась кошечка, а не медвежонок. Да и Арти обожал, хоть и никогда не носился с ним так, как со мной.
А со мной он носился, да. Вот только что хорошего с того вышло?
— Может, брехня все эти сказочки про невесту Хаоса? Поэтому у нас ничего и не получается, — уныло пробормотала я, сползая чуть правее и прижимаясь щекой к тяжёлой лобастой голове медведя. Тот беспокойно зашевелился, но я только шикнула на него. — Не надо, не перекидывайся. Не хочу опять ругаться… просто озвучиваю очевидное. Этот Прядильщик вечно творит какую-то ерунду. И строго через жопу. Если у наших детей будут мои дурацкие волосы, я сменю на фиг религию.
Я и впрямь только что ляпнула «у наших»? М-да. Но Хоте вроде понравилось: он угомонился и любовно ткнулся влажным носом мне в щёку, потёрся им, то ли лаская, то ли стараясь утешить.
Если последнее, то крайне вовремя: глазам снова мокро, а на душе гнусно. Не хочу, чтобы он видел, не хочу… и, конечно же, лучший способ этого не допустить — совершенно -по-дурацки всхлипнуть и уткнуться лицом в его шерсть. Густую, теплую, пахнущую лесом и ворованной черникой.
— Я ужасно по тебе скучала, — мой голос такой ломкий и жалкий, что самой противно. — Ты был мне нужен, Хота… ты был мне так нужен, но тебя не было рядом! И плевать мне, что я сама виновата! Я знаю это, ладно? Я знаю, но только суть не меняется — ты был нужен, и тебя не было. Не было. Никого не было, кроме Олли. Он столько сделал для меня тогда, а я… я даже не могу встретиться с ним, мне не разрешают! Это нечестно, слышишь? Нечестно! — последние слова я почти прорыдала, уже не стыдясь того, что Хота может подумать. Плевать. — Нечестно, что такой замечательный человек сидит за решёткой. Нечестно, что я не могу возненавидеть тебя так же сильно, как люблю. И совсем уж нечестно, что тебе без меня даже вполовину не так хреново, как мне без тебя.
Последние мои слова явно задели Хоту за живое. И разозлили — он вдруг поднялся, зарычал громко и грозно, заставив невольно отшатнуться. Но подниматься я не стала, только нервно утёрла глаза ладонью, чтобы он не видел моей слабости. Достаточно, что он знает, слышит, но видеть — нет, ни за что.
— Что, не нравится, когда говорят правду? — бросила я зло.
Хота зарычал снова. И вдруг толкнул меня лапой, отчего я не удержалась и упала на траву.
Страшно? Да, пожалуй. Глупо не бояться зверя, который сильнее тебя во много раз. Правда, только пока я сама — человек.
Не знаю почему, но перекинуться в тигра я даже не подумала. Просто смотрела на разъярённого зверя снизу вверх, пялилась в янтарные глаза, чувствовала тяжёлое дыхание на своём лице. Не могу ему навредить. Даже думать об этом не могу, это неправильно, неправильно!..
Да и не пришлось. Я и отмахнуться от этого вороха мыслей не успела, выдохнуть толком, даже улечься удобнее — помирать, так в комфорте! — как Хота вдруг улёгся рядом, согревая меня горячим боком. И лапы вытянул, все четыре, отчего стал похож на огромный меховой ковер. Подался ко мне, лизнул в щёку и отвернулся.
Я невольно хихикнула, а потом и вовсе рассмеялась, глядя на это презабавное зрелище — сильнейший альфа Севера лежит в моем саду, изображает из себя коврик и откровенно дуется, словно ребенок. До того забавно, что самой обижаться уже совсем не хочется.
Я подвинулась ближе, толкнула его, чтобы повернулся — помнится, в детстве он частенько устраивал на мне свои тяжеленные лапы, чтобы согреть. Не так уж я и замёрзла сейчас, но того тепла — простого, невинного, родного — хочется невозможно. Забыть обо всём, ненадолго вернуться в то время, когда мы ещё не изранили друг друга и были счастливы…
