Но ОК пропустила ее слова мимо ушей.
– Я старалась, Баррингтон, я училась, я готовилась и продолжаю готовиться к каждому ролику, – произнесла она, задумчиво разглядывая разбитый клипер. – Я провожу свою жизнь в дороге: поезда, самолеты, машины, пароходы… Мне осточертели чемоданы и отели, зато меня знают во всех уголках мира. Во всех гребаных уголках…
Октавия резко замолчала, и Анна вдруг поняла, что слышит исповедь. Что в ответ на ее искренность Леди неожиданно решила поделиться наболевшим, тем, что долгие годы держала в душе, и это заставило Анну посмотреть на ОК совсем другими глазами.
Анна прикоснулась к плечу Леди, увидела грустный взгляд и тихо спросила:
– Оно того стоит?
– А чего ты добилась к восемнадцати годам? – поинтересовалась в ответ Октавия. Но поинтересовалась без обычного нахальства, не желая напомнить о своем положении, а спокойным, немного усталым голосом.
– Мне семнадцать, – улыбнулась Анна.
– Я стала мировой звездой в пятнадцать, – ответила Леди.
– Оно того стоит? – повторила Анна.
Октавия дернула плечом, помолчала и вновь перевела взгляд на клипер.
– Мне нравится то, что я делаю, Баррингтон. Не дороги, не самолеты, не отели, а то, что я делаю, – мне нравится говорить с людьми. Мне нравится популярность – врать не буду, но в первую очередь, веришь ты мне или нет, мне нравится сама работа. И бешусь я не потому, что у меня отняли сенсацию, а потому, что не позволили рассказать людям самую крутую историю, к которой я когда-либо прикасалась. – ОК помолчала. – Я не ангел, Баррингтон, но я с удовольствием делаю свою работу. – Леди вновь помолчала, обдумывая, стоит ли продолжать, но все же нанесла удар: – Можешь ответить тем же? Тебе нравится твоя жизнь?
Все-таки в первую очередь она была журналистом.
– У меня нормальная жизнь, – негромко ответила Анна.
– Не ври себе, Баррингтон, никогда не ври себе, – в тон ей сказала ОК. – Ты надрываешься, стискиваешь зубы и давно наплевала на себя. Твоя жизнь – это Артур. Ты мечтаешь, чтобы у него все сложилось, и приносишь себя в жертву.
– Не твое дело.
– Не мое, – кивнула Октавия. – Но я, в отличие от тебя, не боюсь сказать, что восхищаюсь тобой. Я тебя не понимаю, но восхищаюсь. Ты одержимая, Баррингтон, но одержимая чем-то хорошим.
Это был день признаний.
Несколько секунд Анна молча осознавала услышанное, после чего спросила:
– У тебя есть братья?
– Двое, – быстро, словно ожидала вопрос, ответила ОК. – Но у меня никогда не было с ними настолько близких отношений, возможно, потому, что они не больны, а мне не приходилось спасать их от нищеты и голода.
Октавия была права во всем. Абсолютно во всем, и от этого становилось лишь горше.
«Да, моя жизнь совсем не праздник. Да, мне приходится работать и во многом себе отказывать. Но я не считаю, что живу напрасно. И я верю…»
Во что она верит? В себя. В то, что у нее получится. Но эта вера нужна лишь для того, чтобы отдать себя брату. Всю себя.
Леди права.
– Ты можешь уйти? – едва слышно спросила Анна. – Считай, что мы стали подругами, но сейчас я прошу тебя уйти.
– Уйду, – пообещала ОК. – Но прежде, раз уж у нас зашел столь откровенный разговор, я хочу сказать еще кое-что. Ты готова послушать еще пару минут?
– Говори, – через силу произнесла Анна.
– Я видела, ты ходила на «правую сторону»…
– Я искала доктора Нуцци.
– Заболела?
– Нужно было поговорить.
– А долго говорила с сотрудниками.
– Ты за мной следишь? – удивилась Баррингтон.
– Мы здесь все на виду, – пожала плечами Октавия. – И все заметили, что ты не просто спросила у них о докторе, но осталась поболтать.
– Это преступление?
ОК поморщилась, недовольная ни тоном, ни словом ответа, и Анна продолжила:
– Мне показалось странным, что мы расположились отдельно: мы слева, они справа. Разве мы не в одной лодке?
– Это люди не нашего круга, дорогуша.
– Они со второй палубы, – поняла Анна.
– Именно.
– Но палубы разбиты, и первая, и вторая, – сказала Баррингтон. – Разве мы не должны вместе думать о выживании?
– Палубы разбились, но не исчезли, – уверенно ответила ОК. – Они всегда будут: первая и вторая, потому что так устроен мир. Тебе повезло оказаться на первой, что удается единицам из твоего круга, и мой тебе совет: не наделай ошибок. Подумай о том, на какой палубе ты хочешь оказаться после того, как нас спасут. На какой палубе будет лучше Артуру.
– Нас еще не спасли, – заметила Анна.
– Ты не веришь, что нас вытащат? – подняла брови Октавия.
– Я думаю, может получиться так, что для спасения нам потребуется опытный механик, а не знаменитый на весь мир блогер, – улыбнулась Анна. – Подумай об этом.
– Намекаешь, что я бесполезна? – прищурилась Леди.
– Намекаю, что если придется по-настоящему тяжело, какой-нибудь небритый парень со второй палубы может и не захотеть рисковать жизнью ради напыщенной знаменитости.
Теперь уже Октавии потребовалось время, чтобы осознать услышанное.
Несколько секунд она молча смотрела в пол, затем поднялась – поскольку обещала уйти – и стоя с уважением произнесла:
– А ты не так глупа, какой кажешься, Баррингтон. Я рада, что у меня хватило ума стать твоей подругой.
* * *
Разговор с Октавией затянулся.
Потом раскапризничался Артур, у которого что-то перестало получаться в компьютерных делах, и он принялся громко хныкать, успокоившись лишь после того, как Анна выдала ему тюбик с шоколадным батончиком: коробку с ними девушка хранила в рюкзаке и не представляла, что будет делать, когда лакомство закончится.
Получив шоколад, Артур вновь уставился в монитор, Анна попросила Баджи последить за ним – Картинка кивнула, даже не оторвавшись от разговора с Конфеткой, – и бросилась к уборной, около которой уже собралась небольшая команда «разведчиков Вагнера»: он сам, Август, Мо и Мэйсон с Карсоном, которые стояли чуть в стороне, но не смешиваясь с зеваками, и было непонятно, с кем они. Вагнер притащил в уборную объемистый ящик с инструментом и пару пустых контейнеров, которые планировал использовать вместо стремянки. И именно инструменты вызвали у зевак острые вопросы.
– Что собираетесь делать? – осведомился Хиллари.
– Хочу посмотреть, есть ли отсюда выход, – вежливо ответил Павел, оставив без внимания тот факт, что Арнольд проигнорировал обращение «сэр».
– Мы уже осмотрели уборные и знаем, что в них только один выход.
