– А я попробую выпрямиться.
– Ну, попробуй…
Однако с первого раза не получилось. То ли Диккенс не удержалась, то ли Павел слишком резко стал подниматься, но попытка завершилась тем, что девушка соскользнула вниз, а через секунду рядом с ней рухнул Вагнер.
– Я думала, у тебя полно сил, – сообщила Диккенс, вытирая выступившую на лбу кровь.
– С чего ты взяла?
– Ты ведь на ногах.
– Мне положено, – усмехнулся Павел. – Я – офицер.
– Ты – кадет.
– Я произведен в старшие помощники.
– И поэтому стоишь на ногах?
– Капитан в коме, – объяснил Павел. – Я принял командование и должен оставаться на ногах до тех пор.
– До каких пор?
– Пока жив кто-то, кроме старшего офицера, – сообщил Вагнер. И с улыбкой добавил: – Я, Диккенс, несу за вас ответственность и обязан умереть последним.
Он с трудом поднялся, упираясь руками в стену, затем согнул ноги в коленях, правой рукой обхватил девушку под мышками и рывком поставил на ноги.
– Вот так!
– Спасибо.
– Заканчивай!
– Сейчас… – Девушка макнула импровизированную кисточку в банку с маслом и продолжила задуманное. – Я скоро…
Работы действительно оставалось немного, и несмотря на то, что из глаз художницы сочилась кровь, было видно, что она успеет закончить.
– Смешно, – неожиданно сказал Павел, тяжело упираясь в стену.
– Что именно? – спросила Диккенс.
– Когда мы познакомились, ты тоже рисовала…
Орбитальная станция «Надежда Илона» 20.12.2036
Сколько Диккенс себя помнила – она всегда рисовала. Всегда и везде. Мама учила ее рисовать ладошками: открывала баночки с красками, разбрасывала вокруг листы бумаги и не мешала, позволяя малышке делать все, что заблагорассудится. Мама у Диккенс тоже была художником, мечтала, чтобы у дочери открылся талант, и ее мечты сбылись. В семь лет девочку взяли в лучшую художественную школу королевства, в двенадцать ее акварели произвели переполох, и критики заговорили о персональной выставке. Но родители не торопились превращать ребенка в вундеркинда, здраво рассудив, что ранняя слава мимолетна, поэтому выставка состоялась лишь этим летом и подвела итог под школьными годами.
А после нее последовала победа в «Фантастическом Рождестве».
Диккенс рисовала всегда: дома и в поездках, в студии и на улице, забывая обо всем и поглядывая на часы, но ничего более необычного, чем рисование в невесомости, с ней не случалось. Необычного во всех смыслах: вид далекой Земли разгонял фантазию, а необходимость пристегиваться и следить за тем, чтобы не улетел карандаш, добавляла ощущений. Не мешала, как опасалась девушка перед полетом, а создавала настроение.
Диккенс расположилась в «главной гостиной» станции «Надежда Илона», в большом шарообразном отсеке с огромным, направленным на Землю иллюминатором и, по обыкновению, увлеклась, не слыша и не видя ничего вокруг. Она писала не планету, которая лежала под ногами, а мир, который увидела, оказавшись на орбите. Мир новый и неожиданный. Она писала свою изумленную душу…
– Я думал, сейчас рисуют в цифре.
Голос прозвучал настолько неожиданно, что девушка вздрогнула и даже коротко вскрикнула.
– Извините, – растерялся подплывший сзади Павел. – Я должен был предупредить о своем появлении. Хотя бы кашлянуть…
Молодой человек в темно-синем комбинезоне Флота выглядел настолько смущенным, что Диккенс стало неловко.
– Ничего страшного, я увлеклась и не заметила… – пробормотала она. – То есть не услышала…
Услышать плывущего в невесомости человека не было никакой возможности, и когда Диккенс это сообразила, то окончательно смутилась, замолчала и улыбнулась.
– Здесь очень красиво, – космонавт кивнул на иллюминатор, точнее на Землю, что висела в бесконечности космоса прямо под ними. – Однажды я потерял счет времени и получил серьезное взыскание.
– Значит, вы меня понимаете.
– Конечно, понимаю. – Он протянул руку: – Меня зовут Павел Вагнер, я состою в команде «Чайковского» и буду сопровождать вас на Луну и обратно.
– Вы офицер Флота?
– Еще нет, мисс Диккенс, – ответил Вагнер. – Я – кадет последнего курса Космической академии. Прохожу на «Чайковском» практику.
– Я думала, в экипаж клипера входят исключительно профессионалы, – полушутя заметила девушка.
– Именно так, мисс Диккенс: экипаж «Чайковского» состоит из трех профессионалов высочайшего класса, – со всей серьезностью подтвердил Вагнер. – Что же касается кадетов, то согласно Уставу мы – нечто среднее между грузом и пассажирами и занимаемся тем, на что у членов команды нет ни времени, ни желания.
– Судя по тону, вам выпадает самая тяжелая работа?
– И неприятная, – кивнул Павел.
– Сочувствую.
– Все офицеры Флота проходят через нее в обязательном порядке, мисс Диккенс, нельзя сразу стать капитаном.
– Наверное, вы правы.
Повисла неловкая пауза. Она не знала, о чем говорить с будущим офицером Флота, а он вдруг понял, что отвлек художницу от любимого занятия, растерялся и промямлил:
– Вы великолепно рисуете, мисс Диккенс. Но почему…
– Карандашом? – перебила его самбо.
– Да, – выдохнул кадет.
– Я умею работать в цифре, но не люблю, – подумав, ответила девушка. – Не чувствую… В цифре получаются простые картины, похожие на фотографию моих эмоций, а не те, которые захватывают с головой. Поэтому я взяла с собой бумагу и карандаш.
– А как же краски? – осмелел Павел.
– Ждут, когда мы доберемся до Луны, – улыбнулась Диккенс. – Меня попросили не смешивать их в невесомости.
– С удовольствием посмотрю ваши «космические» работы.
– Я тоже!
Бесшумно подплывший Даррел имел все шансы так же напугать девушку, как Вагнер, но Павел заметил юношу и указал на него движением бровей.
– Это мой сосед по креслу, – поморщилась Диккенс, узнав Августа по голосу. – К счастью, не по комнате.
– Добрый вечер, мистер Даррел, – вежливо поздоровался Вагнер.
– Вы знакомы? – удивилась самбо.
– Мы знакомы? – удивился Август.
