23.12.2036
Нет на свете ничего хуже бессилия.
Бессилия, которое охватывает гордых, много чего повидавших и много чего умеющих людей, достигших карьерных высот. А люди, которые собрались на это совещание, относились именно к таким. Опытнейший космонавт, адмирал, начальник объединенного штаба Космического флота. Директор гигантской космической корпорации, создавший базу на Луне и замахнувшийся на Марс. Президент России. Они смотрели на транслируемое с борта инопланетного корабля изображение и ощущали полное бессилие.
Которое сводило с ума.
Каждый из них, несмотря на положение, страстно мечтал оказаться там, на «Чайковском», мечтал помочь, поддержать ребят, сделать хоть что-нибудь, чтобы их вылечить или хотя бы облегчить страдания. Каждый из них с трудом сдерживал эмоции, но чувства прорывались в сжатых кулаках, срывающихся голосах и прерывистом дыхании. То, что видели на мониторе эти сильные, опытные люди, вызывало ярость и гнев, но они не могли ничего сделать, лишь смотреть и шептать ругательства.
– «Сирена», покажи, что происходит слева, – попросила президент.
Компьютер послушно повернул установленную на борту видеокамеру в указанном направлении, но принципиально ничего не изменилось: лежащие на полу подростки, кровь, кровь, кровь… и никакого движения. Лагерь представлял собой кошмарное зрелище, и требовались очень крепкие нервы, чтобы наблюдать за происходящим без содрогания. Нет! Требовалось, чтобы нервы оказались ампутированы, потому что смотреть на неподвижных детей не было никакой возможности, во всяком случае для человека. Вот худенькая, свернувшаяся калачиком девочка. Вот маленький мальчик, которого обнимает потерявшая сознание сестра…
– Брат и сестра Баррингтон, – зачем-то сказал Райли. На его скулах заходили желваки. – Я уступил им свое место и каюту, чтобы они могли быть вместе… У Артура аутизм… Я…
Он замолчал.
– Правее, – распорядилась Емельянова.
И камера вновь уставилась на выведенную на стене надпись: «За что?!» Последнее произведение талантливой Диккенс… Сама художница лежала рядом, потеряла сознание, сделав последний мазок. Голова Диккенс покоилась на груди кадета Вагнера, который поддерживал ее до тех пор, пока оставались силы.
«За что?!»
Ответа на вопрос не было ни у кого.
– Это нельзя показывать по телевидению, – едва слышно прошептал Штерн.
– Плохая шутка, Марк, – так же тихо ответил адмирал.
– Извините. Я просто… – Советник президента судорожно выдохнул и отвернулся, не желая, чтобы его лицо видели Касатонов и Емельянова. – Извините.
Адмирал кивнул и нервным движением провел по лбу рукой.
Словно стирая пот, которого там не было. Словно не зная, что сделать еще.
– Они дышат? – спросила президент.
– Иногда отчетливо слышны кашель и стоны, – невозмутимо произнес Козицкий. Он единственный надел наушники, правда, закрыл только одно ухо и потому слышал гораздо больше собеседников.
– То есть некоторые из них еще живы? – выдохнул Касатонов.
– Наверняка мучаются…
– С чего вы взяли, Марк?
– Они стонут, – прошептал Штерн. – А в таких случаях стонут от боли.
– Черт!
– Мы не можем увеличить ускорение, – прорычал Райли. – Мы попросту не выдержим… даже коконы не выдержат.
– Об этом речь не идет, Аллан, – вздохнул адмирал. – Когда прилетишь, тогда и прилетишь.
– А что мы объявим миру? – спросил Штерн. И стало понятно, что его предыдущая фраза если и была неудачной шуткой, то только наполовину. – После обеда должны были состояться следующие сеансы связи.
– Скажем, что сигнал пропал, восстанавливаем, – пожал плечами Касатонов.
– А если… – Марк молча кивнул на монитор, не желая произносить то, о чем все подумали.
– Разгерметизация? – неуверенно сказал адмирал. И посмотрел на президента.
– Такое объяснение возможно?
– «Чайковский» потерпел катастрофу, корпус был поврежден, некоторые узлы ослабли и с течением времени сломались. Такое возможно.
– Разгерметизация, – записал в блокнот Марк. Увидел взгляды адмирала и Емельянова и пояснил: – На всякий случай.
– Почему они их не спасли?! – рявкнул Аллан. – Почему допустили все это?
– Они ничего не допускали, мистер Райли, – неожиданно произнес Козицкий. – Они это устроили. – Дознаватель помолчал, разглядывая ногти на левой руке, а когда понял, что ошарашенные собеседники смотрят только на него, невозмутимо добавил: – В смысле, если я правильно понял и мистер Райли говорил об инопланетянах.
– Да, я говорил о них! – прорычал директор Vacoom Inc. – А что, черт возьми, имели в виду вы?
– Только то, что сказал, мистер Райли, вам повторить?
Касатонов выругался и вопросительно посмотрел на президента. И вновь убедился, что блеклый дознаватель пользуется полнейшим доверием первого лица государства: Емельянова смотрела на Козицкого с интересом, а из ее глаз исчезла ярость – президент поверила блеклому!
– Он что, провидец? – пробормотал себе под нос адмирал, но благоразумно не стал комментировать слова дознавателя.
А вот Аллан не стеснялся:
– Давно вы стали врачом, мистер Козицкий?
– Если для вас это важно, мистер Райли, я являюсь специальным заместителем министра здравоохранения, – равнодушно поведал дознаватель. И раскрыл папку. – Где-то у меня была эта бумага…
– Козицкий, – с улыбкой произнесла президент. – Хватит разыгрывать спектакль, все слишком взвинчены, чтобы нормально тебя воспринимать.
– Вы не могли бы аргументировать свое предположение? – произнес адмирал. При этом Касатонов отметил, что Емельянова обратилась к блеклому на «ты».
Дознаватель снял наушник и улыбнулся в сторону президента.
– Пассажиры «Чайковского» заболели одновременно.
– И сейчас одновременно умирают! – не сдержался Райли.
– Вы видели кровь? – пробормотал Штерн. – Там полно крови.
– Линкольн докладывал, что испытывает жуткую боль, – добавил Касатонов.
И только Емельянова поняла, что имел в виду блеклый.
– Мы этого не знаем, – прищурилась президент. – Может, умирают, а может, и нет…
– Я просмотрел записи «Сирены», – сообщил Козицкий, глядя себе под ноги. – Между первым закашлявшим кровью и последним потерявшим сознание – это был кадет Вагнер – прошло сто сорок четыре минуты. Мы имеем дело не с эпидемией.
– А с чем? – саркастически осведомился Райли.
