— Я виноват, принцесса, — печально опустив голову и не делая никаких попыток защититься, сказал господин Киртулик, — не уследил. Не предугадал, что в нём так сильно сострадание. Не предвидел, как губительно в этом месте оно окажется для его характера. Мне нет прощения.
— Ме… Меридия, — выдавил я из себя. Я не знал, что со мной происходит, не знал, останусь ли я в здравом уме, не знал даже, останусь ли жив, но я точно знал, что не могу отпустить её просто так. После её полета между нами появилась какая-то искра… и если уж ей суждено погаснуть, пусть она вспыхнет последний раз, — подойди… пожалуйста.
Меридия кинулась было ко мне, но её внезапно жёстко остановил господин Киртулик.
— Девочка моя, ты ему сейчас только хуже сделаешь. Не надо.
— Отпустите меня! — прорычала она, — вы уже сделали всё, что могли!
— И я своей вины не отрицаю. Но ты сейчас только добьёшь его!
— Отпусти её, Киртулик, — сказал Мизраел, — мы окончательно испортили всё, что могли, но если есть хоть один, маленький шанс, что он УЖЕ успел ощутить все семь Цветов…
В следующий момент на мою грудь ласково легли чьи-то руки.
— Да, Дитрих, — прошептала Меридия, — ты звал?
— Да, — я уже ощущал наплыв силы, которую всем сердцем ненавидел — и в то же время которой больше всего мечтал овладеть, — пожалуйста… прости меня.
— Проклятье, да за что?! — закричала она, тряся меня за грудки, — за что ты просишь у меня прощения? Да я сама пыталась выжить тебя отсюда всеми способами, а потом ты одним лишь своим взглядом дал мне силы взлететь! Так в чём ты передо мной сейчас виноват?!
— Прости за то, — шептал я, чувствуя конец, — что увидела меня… таким…
И в этот момент лавина, до того сдерживаемая, прорвалась, выпуская наружу почти всю жизнь сдерживаемую силу… силу доверия… силу любви… То, что я, как всякий прилежный принц, всегда отодвигал на второй план, не позволяя отдаться чувствам, подавляя их, отрицая их, считая той досадной помехой, что лишь мешает исполнять свой долг перед народом Тискулатуса. И я делал это так долго, что любая открытость, любое движение чувства стали для меня горьким ядом, обжигая душу и заставляя исходить кровавыми слезами. И теперь эта сила, вырвав из заточения ту боль, что Киртулик назвал Лазурью, сплетаясь в единый, смертельный поток, обрушилась на меня, заставляя задыхаться и испытывать страдания, о существовании которых я даже не догадывался. Здесь остатки силы воли мне отказали, и я, изогнувшись дугой, пронзительно закричал.
— НЕСИТЕ ЕГО В ЗАЛ КАМНЕЙ!!! — взревел Мизраел, — НЕМЕДЛЕННО!!!
Глава 3, в которой меня спасает от небытия уже знакомый мне дракон, после чего я сближаюсь как с Меридией, так и со всем Лазурным кланом
И здесь я отключился. Внезапно стало все равно, что будет дальше. Я не знаю, какие силы игрались сейчас со мной, и почему они так контрастно отразили всё то, что раньше было привычным и смешивалось, оставляя в качестве отката лишь непонятную грусть. Ясно мне было одно — с такими психическими увечьями я больше не жилец. Как же обидно! Всё закончилось, толком не успев даже начаться. Я ощутил, что куда-то падаю… страшно поначалу, всё-таки высота… А потом понимаю, что там забвение и пустота, что там нет ничего… и что я просто перестану существовать, если упаду туда окончательно. Что ж, так даже лучше. Если мою душу будет и дальше терзать эта боль… боль от того, что я каждый миг времени буду чувствовать, от чего отказался, каждую секунду своей жизни осознавать, что больше никому не смогу открыться… каждую частичку своей маленькой вечности я буду один, никому не верящий, никому не нужный, никчёмный… Нет, это слишком больно, слишком невыносимо! лучше уж забытье…
И тут меня бережно подхватила чья-то большая лапа, удерживая от падения в пустоту. Я рискнул посмотреть — и с удивлением узнал в нём того самого лилового дракона с тёмно-жёлтым брюхом, которым столько раз любовался.
— Гиордом Таинственный, — поражённо прошептал я, смотря прямо в лукавую морду того, кто в последний момент спас меня.
— Он самый, Дитрих, он самый, — ласково отозвался дракон, осторожно сжимая меня в лапах и возносясь вверх, — ты что же, туда хотел? Там, знаешь ли, мало приятного.
Только сейчас, отойдя от шока, я увидел, как пропасть мрака, ранее обещавшая покой и забвение, сейчас сердито перебирала щупальцами, пытаясь достать до нас.
— Я… я не знаю, почему это случилось, — виновато вздохнул я.
— Да уж я догадываюсь, — печально хмыкнул Гиордом, — Мизраел как был изумрудным болваном, так им и остался. Захотелось им, видите ли, дракона из тебя сделать, и при этом скрыть от тебя всё то, что тебе жизненно необходимо знать.
— А что, это возможно? — прошептал я.
— Теперь — возможно, — кивнул Гиордом, — ты всё-таки хорошо сопротивлялся падению, я боялся, что не успею, ан нет, успел. Эх, маленький принц, ну кто заливает в себя вслед за Лазурью столько Золота? Нельзя нам, Янтарно-Сиреневым, такое делать, ну никак нельзя. Это для нас губительно.
Он возносился всё выше и выше. Тьма отступала, на смену ей пришла серость, и то тут, то там непонятные существа сновали туда-сюда, наверное, в поисках пищи, но от дракона, ярко полыхавшего фиолетовыми и жёлтыми цветами, испуганно шарахались в разные стороны.
— Ты думаешь, я жителей лазурного замка с Мизраелом во главе своими шуточками от хорошей жизни доводил? Как бы не так! Цвета моего характера утвердились во время ритуального полёта. И Золоту места среди них не нашлось почти совсем. Так, крохи… единицы две, может три… ну да тебе это ни о чём не говорит… не суть. Я вёл себя так, потому что начни я вести себя по-другому — пришло бы Золото. А, шепну я тебе по секрету, Янтарь его даже больше Сирени не жалует. И потому малейшее раскрытие, малейшее проявление эмоций — и сразу приходит боль. А вместе с болью всегда приходит Лазурь. Что из этого получается — сам прекрасно видишь.
Мы возносились всё выше и выше. Это сколько же я падал, пребывая без сознания? И сколько мчался ко мне Гиордом? И как он вообще узнал, что меня надо спасать?
— Ты думаешь, мне собственную жену жалко не было? — говорил он мне тем временем дальше, — да Кайтири, моя родная, ненаглядная Кайтири была для меня больше, чем жизнью! Но я был для неё тем же самым, вот в чем беда! — почти прокричал он, — раскройся я ей до конца — и тем самым убил бы себя, и её вслед за собой — тоже! Потому мне приходилось морочить её, ускользать от неё, делать всё, чтобы дистанция между нами в один момент не стала слишком маленькой, что погубило бы нас обоих.
— И потому заклинаю тебя, Дитрих — пока тебе не исполнилось двадцать пять, пока Мизраел не претворил свой план и не сделал тебя драконом — да, да, теперь, когда ты пережил такое, это для тебя только вопрос времени — поработай над своим характером. Поверь, загадочность выглядит привлекательно только со стороны — мир же того, кто носит эту самую загадочность, хрупок и ненадёжен. Нет ничего хуже, чем всю жизнь бегать от любимой, потому что иначе нельзя. Нет ничего хуже, нежели подобному бешеному псу бросаться на всякого, кто приблизится к тебе ближе, чем можно. А для тех… — он шумно выдохнул, собираясь с силами, — а для тех, кто не понял простого намека, ещё и преподать куда более жестокий урок, который в будущем в зародыше убьёт любое желание сближаться. Я прошёл через всё это. И только мне была ведома ненависть, которую я тогда к себе за это испытывал.
