Потом стенки придвинулись, а свод сделался еще ниже. Впереди было самое узкое место подводного прохода, которое дайверы между собой именовали "коробочкой". Вот это действительно была щель; даже зная, что ока вполне проходима и что за ней в каком-нибудь десятке метров расположен просторный грот, где можно подышать свежим воздухом и даже поваляться на песочке, было нелегко заставить себя двигаться вперед. Никитин мысленно удивился упорству и храбрости москвича, который в одиночку, не зная здешних мест, отважился пройти "коробочку", а потом подумал: "Да что с него возьмешь, с отморозка? Есть такие люди, которые ни о чем не думают и всегда поступают так, будто в запасе у них даже не девять, а девятьсот девяносто девять жизней, – лезут на рожон, не зная броду, суются в воду и направо и налево хвастаются своими сомнительными подвигами". Никитин усмехнулся – тоже мысленно, поскольку улыбаться с загубником во рту затруднительно: "Москвич небось считает себя первооткрывателем этого места, думает: надо же, какой я крутой, всех вокруг пальца обвел! Загнал себя в мышеловку, дурак, и ждет, когда за ним придут. Ведь это же тупик! По-английски тупик – "dead end"; "мертвый конец", значит. В данном случае вернее не скажешь, молодцы англичане..."
Он тронул Кокошу за плечо, указывая ему на плавные, размытые приливным течением борозды в песке на входе в "коробочку". Похоже было на то, что тут совсем недавно кто-то протискивался, волоча по дну какой-то груз – судя по глубине и размеру борозд, груз немалый. Москвич наследил, как корова в валенках. "Тем хуже для него", – подумал Никитин и показал Кокоше кулак с отставленным кверху большим пальцем: дескать, все отлично. Кокоша в ответ показал ему колечко, сложенное из большого и указательного пальцев: у меня все в порядке. Никитин кивнул в сторону прохода и погасил фонарь.
Помедлив секунду, Кокоша последовал его примеру. Стало темно, как в могиле, будто вокруг была не вода, а сырая нефть, и в этом мраке они всунулись в узкую щель "коробочки". Никитин впервые плыл здесь без света; ощущение было дьявольски неприятное, но он точно знал, что заблудиться тут негде и что ровно через десять метров они вынырнут в гроте. А свет, проникающий в грот через трещины в скале, увидят еще раньше, примерно на половине пути...
Вскоре они действительно увидели свет – не свет, собственно, а тень света, слабый намек на него, едва различимое сероватое пятно на фоне угольно-черного мрака. На душе у Никитина немного полегчало, и он напомнил себе: сразу же за "коробочкой" бросить мешок, достать пистолет и поставить на боевой взвод. И стрелять, как только в пределах видимости покажется цель. Хорошо бы заметить ее из-под воды и прямо оттуда, из-под воды, шарахнуть десятисантиметровой стальной иглой. Подводный пистолет – штука безотказная, только вот зарядов в нем маловато, всего четыре – по одному на каждый ствол. Зато убойная сила – мама, не горюй, особенно на суше...
Его вытянутая вперед рука вдруг наткнулась на препятствие, которого тут не должно было быть. Шарящие пальцы нащупали какие-то узловатые нити... Водоросли? Но откуда им тут взяться, здесь же никогда не бывает света...
Частая сетка непонятных нитей резко дернулась под его рукой – видимо, Кокоша тоже ее нащупал и решил убрать с дороги одним резким рывком. Делать этого не следовало; едва успев об этом подумать, Никитин почувствовал на своей шее, на спине, на ногах и руках легкие, скользящие прикосновения и с ужасом понял, что это сеть! Прочная нейлоновая сеть, которой этот подонок перегородил "коробочку" в самом что ни на есть узком месте. Как же это ему удалось? Ну да, он ведь мог не прятаться и спокойно подсвечивать себе фонарем... Выходит, это действительно была мышеловка, но попался в нее не глупый москвич, а умный Никитин вместе со своим напарником – тем самым, которому он пять минут назад предлагал не дрейфить и во всем положиться на него...
Плавно разворачиваясь, сеть мягко и беззвучно продолжала валиться на них откуда-то сверху – складка за складкой, еще и еще, окутывая, обволакивая, цепляясь ячейками за вентили баллонов, за пряжки ремней, за кобуру пистолета...
Никитин железным усилием воли задавил в себе готовую вспыхнуть и разгореться панику. Ничего страшного пока не произошло. Сеть была неприятным сюрпризом, спору нет, но только Юрий Никитин – не глупая рыба, и оснащен он гораздо лучше коренных обитателей морских глубин. У него есть нож, чтобы резать, и фонарь, чтобы светить; и еще у него есть воздух, чтобы дышать, но воздуха совсем немного, и об этом надлежит помнить...
И он помнил об этом, выпуская мешок со взрывчаткой и осторожно, без резких движений вынимая из чехла на бедре острый как бритва нож. Обо всем он помнил, об одном лишь забыл: о Кокоше, который был рядом и который, по его собственному признанию, все время боялся, что под водой его кто-нибудь схватит.
А Кокоша наконец сообразил, что происходит, и забился, словно в припадке эпилепсии, взбаламучивая воду, поднимая со дна тучи песка и наматывая на себя и напарника все новые и новые складки прочной рыбацкой сети, взятой Глебом Сиверовым в лодочном сарае у запасливого Стаканыча. Ладонь со скрюченными, будто сведенными судорогой пальцами ударила Никитина по предплечью, едва не выбив нож. Нож удалось удержать; в следующее мгновение Никитин включил фонарь и в его беспощадном свете первым делом увидел выпученные, совершенно бессмысленные глаза напарника за стеклом маски и его руки, уже опутанные сетью, мечущиеся, бьющиеся в ней, как две глупые рыбины. Длинные русые волосы плавали вокруг головы Кокоши, колыхались, как водоросли; в воде вихрями клубился песок – продукт разложения горных пород, будь они неладны.
Когда включился фонарь, действия Кокоши стали более осмысленными: он перестал биться, как угодившая в сети рыбина, и начал вести себя как нормальный среднестатистический утопающий, то есть принялся с неимоверной силой хватать Никитина за что попало. Сеть немного сковывала его судорожные движения, но он находился слишком близко и совершенно не соображал, что творит. Никитин ударил его фонарем по шарящей руке со скрюченными пальцами, но в воде, да еще в такой тесноте, удар получился слишком слабым – он не смог привести в чувство охваченного слепой паникой человека. Юрий понял, что выжить сможет только один – если вообще хоть кому-то из них удастся выбраться из этой мышеловки. Он уже приготовился ударить Кокошу ножом, поскольку иного выхода просто не существовало – этот псих, похоже, твердо вознамерился утопить их обоих. И тут опутанная сетью рука напарника, вынырнув из вихря песчаной мути, вцепилась в его воздушный шланг и с нечеловеческой силой рванула его на себя.
Разумеется, у Кокоши и в мыслях не было защищаться от удара ножом таким жестоким способом. В голове у него не было вообще никаких мыслей, и за шланг он схватился просто потому, что тот подвернулся ему под руку. Но это действие, которое было сродни предсмертной конвульсии, возымело немедленный эффект: загубник выскочил у Никитина изо рта, воздух, бурля, устремился вон тучей пузырьков, сверкавших в луче фонаря, как драгоценные камни, и бывший капитан-лейтенант Никитин, не успев ничего сообразить, полной грудью вдохнул морскую воду. Теперь и он забился в сети беспорядочно, конвульсивно и безнадежно, но продолжалось это всего несколько секунд. По истечении этого коротенького срока тело бывшего подводного спецназовца медленно, со странным достоинством опустилось на песок, вытянувшись на нем во всю длину, и рыбацкая сеть, спустившись сверху мягкими, плавно колышущимися складками, накрыла его, как военно-морской флаг.
