1930-е войдут в историю как «красное десятилетие». Эффектный термин ввел в оборот Юджин Лайонс – экс-редактор журнала «Общество друзей Советской России», экс-корреспондент ТАСС в США и «Юнайтед пресс» в СССР. Мечтавший в юности стать «вторым Джоном Ридом», Лайонс был первым западным корреспондентом, взявшим интервью (22 ноября 1930 года) у Сталина, «удивительно не похожего на хмурого, самодовольного диктатора, каким его обычно изображают».
Но, вернувшись из СССР, в середине 1930-х Лайонс – будущий первый западный пропагандист власовского движения и кумир Оруэлла, – полностью сменил политическую ориентацию. Один из манифестов его антикоммунизма – книга, как раз озаглавленная: «Красная декада. Сталинистское проникновение в Америку» (1941).
* * *
Премьера «Кинг-Конга» прошла на фоне новой, продолжавшейся уже две недели и казавшейся необратимой волны крахов – о банкротстве объявили еще три тысячи банков, – заставившей даже неизлечимого рыночного оптимиста, уходящего президента Гувера, выдохнуть: «Мы больше ничего не можем поделать».
Всего через два дня после погрома, учиненного обезьяной, США услышали слова, вселившие, несмотря ни на их предельную абстрактность, ни на злой ветер, обрушившийся, как дурное знамение, на Вашингтон, ни на то, что эти слова произнес почти беспомощный инвалид, надежду:
Единственное, чего мы должны бояться, – это сам страх, безымянный, бессмысленный, ничем не оправданный страх, который парализует силы, необходимые для перехода от отступления к наступлению. ‹…› Изобилие у нас на пороге, но широко использовать его невозможно ‹…› главным образом, потому, что люди, управляющие товарооборотом, из-за своего упрямства ‹…› потерпели крах, признали поражение и умыли руки. Бесчестные менялы осуждены общественным мнением, и люди отреклись от них и в сердце, и в мыслях своих… Менялы покинули свои высокие места в храме нашей цивилизации. ‹…› Народ Соединенных Штатов не потерпел поражения. В трудный для него момент он потребовал прямых и решительных действий. Он требует дисциплины, порядка и руководства. Теперь он сделал меня орудием своей воли. Я принимаю на себя эту ответственность, разделяя волю тех, кто на меня ее возложил.
Иными словами: не бойтесь Кинг-Конга, он всего лишь кукла высотой 45 сантиметров.
Это была инаугурационная речь величайшего президента Франклина Делано Рузвельта, чье величие обусловлено уникальной гармонией цинизма с идеализмом.
А 10 марта гости премьеры документального фильма в нью-йоркском Palace Theatre услышали с экрана ставший за годы кризиса родным для всей Америки, вселявший надежду в самые тяжкие минуты голос, обычно комментировавший кинохронику Fox.
Сейчас он произнесет сильнейшие слова. Он скажет, что мы не должны ничего бояться. Вот, он сказал: «Мы не должны ничего бояться!»
Комментатора звали Лоуэлл Томас: это он в 1917-м разыскал и вписал в историю полковника Лоуренса, который еще не был Аравийским: это прозвище придумал Томас.
Герой, чьи слова он с придыханием предварял, – отнюдь не ФДР. Лоуэлл – автор 74-минутного монтажного фильма «Говорит Муссолини» (CBS, 1933).
Неважно, согласны мы с его политикой или нет. Нам интересен человек, ставший лидером благодаря себе одному ‹…› человек-вершитель. Он обладает редким даром: персональным магнетизмом. ‹…› Он грохочет, как буря. Он пылает, как Везувий. Он действует с изумительной быстротой.
Открывал фильм – под звуки фашистского гимна Giovinezza
[6] титр:
Человек из народа, который погибает ради своего народа, будет вечно вдохновлять человечество. – Бенито Муссолини.
Первая половина фильма очерчивала путь «человека неукротимой энергии», поведшего «сильную, смеющуюся, храбрую молодежь» в черных рубашках на бой с «силами мрака, разрушавшими Италию». Вторую половину заняла речь дуче в Неаполе: каждое названное им достижение иллюстрировали кадры хроники. Америка впервые увидела политика, столь виртуозно овладевавшего многотысячной толпой. Томас резюмировал: Муссолини навел порядок, Муссолини модернизировал и привел Италию к процветанию, Муссолини гарантировал будущее белой расы.
Фильм стал сенсацией: при стотысячном бюджете собрал в прокате миллион. Свидетельствовало это не только и не столько о популярности фашистской идеи. Люди смотрели на Муссолини, но не видели его: они грезили о провиденциальном американском «Дуче». Фильм был выстрелом в сражении за «душу» ФДР, указывал новоизбранному президенту образец для подражания.
Многие из нас мечтают о диктаторе. Его имя не Муссолини, не Сталин, не Гитлер. Его имя – Рузвельт.
Такую листовку раздавали в Palace Theatre. Это действительно был вопль измученной души Америки, молившей не столько о диктатуре, сколько об избавлении от страха. Веселую альтернативу дуче составили три диснеевских поросенка (премьера – 27 мая 1933 года), распевавших, что им не страшен Серый Волк, которого при желании можно считать таким же воплощением Кризиса, как Кинг-Конга.
* * *
Еще через три недели, 31 марта, вышел фильм, премьера которого должна была состояться в феврале: лично ФДР убедительно попросил продюсеров придержать его до своей инаугурации.
Впрочем, «Архангел Гавриил над Белым домом» – не столько фильм, сколько программа спасения Америки, предложенная ФДР авторами, чей статус позволял делать такие предложения. Идея романа о том, что демократии в Америке пришел конец, осенила летом 1932-го Томаса Твида, помощника британского экс-премьера Ллойд-Джорджа, на средиземноморском отдыхе.
В начале января 1933-го продюсер Уолтер Вангер принес роман Херсту, в империю которого входила студия Cosmopolitan Pictures. Прокат ее продукции находился в руках MGM. Скрепя сердце, Херст, передавший 25 тысяч предвыборному штабу ФДР (вскоре он станет злейшим врагом президента, не оправдавшего его надежд), отправился на мучительные переговоры с Майером, истовым председателем Республиканского комитета Южной Калифорнии, мобилизовавшим всех своих звезд в поддержку Герберта Гувера. Идея конца демократии примирила их.
Экранный президент Хэммонд, развращенный, почти слабоумный, коррумпированный сибарит, был пародией сразу на двух президентов-республиканцев – Уоррена Гардинга и Герберта Гувера. Такая бесцеремонность потрясла голливудских цензоров до глубины души: они дважды отвергали фильм, требуя существенных изменений. Но изменить его суть было невозможно.
На свою беду и на счастье нации, Хэммонд любил быструю езду, попал в аварию и погрузился в необратимую кому. Тут-то в его тело и вселился Гавриил. Президент ожил, разогнал Конгресс, ввел чрезвычайное положение и, бесстрашно поговорив по душам с безработными и бездомными, осаждавшими Вашингтон, объявил широкую программу общественных работ. Гангстерским королям сухого закона он предложил убираться, пока целы, на историческую родину – в Италию.
Те ответили объявлением войны: обстреляли марш безработных, покушались на самого президента. Хэммонд бросил броневики на штурм гангстерских вилл. Пленных по скоропостижному приговору военно-полевого суда расстреляли в импровизированном концлагере. Не где-нибудь – на карантинном острове Эллис. Не как-нибудь – на фоне статуи Свободы. Принудив на десерт европейские нации к разоружению под дулами канонерок, Гавриил улетучился восвояси, оставив нацию оплакивать президента-спасителя.
