— То есть ты теперь не только сталкеришь, но и пялишься на меня, пока я сплю? Больной ублюдок, — фыркнула я в итоге, тоже расправившись с булочкой и солидной порцией джема. — Может, всё-таки спустить тебя с лестницы?
Меня снова одарили весьма красноречивым взглядом. Настолько, что впору тащить наглого мишку… нет, отнюдь не на лестничную клетку. Скорее, в так понравившуюся ему койку.
— Да ты у меня шутница!
— А кто здесь шутит-то, тьма тебя пожри?
Он со смешком покачал головой и первым поднялся из-за стола.
— Ты, Изара. И дошутишься, кстати. Ну, пойдём уж?
— Что, прямо так? — я тоже встала, выразительно оглядела полураздетую себя. — Там холодно, блин! Маграт, ты, конечно, неприлично горяч, но всё же не до такой степени.
И под бессовестное хихиканье тигрят («Ребят, ну тут же дети всё-таки! Аж целых два с половиной!») я неспешно отправилась к лестнице. Попутно не без удовольствия отметив, что реакции от моего шибко бойкого на язык не-охранничка так и не последовало.
Ну, по крайней мере, вслух.
Радует, что не меня одну здесь одолевают всякие неуместные мысли.
Уже одевшись и почти выйдя из своего новенького чердачного логова, я поражённо замерла на пороге, вдруг поняв очень странную, почти пугающую вещь.
Пистолет. Многие годы я практически не расстаюсь с оружием и… я забыла пистолет! Как если бы решила бессознательно, что рядом с Даром он мне вовсе не нужен.
Может, и не нужен. Однако я всё равно недовольно нахмурилась и, вернувшись к кровати, чуть поспешно приладила кобуру к поясу. Не хватало ещё полагаться на этого плюшевого нахала. Защищать себя нужно самой, особенно когда потенциальные враги — все сплошь закадычные приятели того самого нахала. Нельзя вот так взять и невесть с чего довериться ему.
Нельзя. Даже если и очень, очень хочется…
41
Дар дожидался меня на улице, подле своего мотокара, поблескивающего в лучах заходящего солнца. Я уж было подумала, что мы поедем куда-нибудь (и ничего не имела против — обнимать его более чем приятно), но он кивнул в сторону леса.
— Собираешься убить меня и закопать труп в лесочке? Я буду сопротивляться.
— Меня пугают твои фантазии, ты знаешь? Хотя не скажу, что причин совсем нет…
— Профдеформация, — пожала плечами я. — И запугивать тоже бесполезно: я слишком красива, чтобы помирать. Если есть что сказать — говори уж прямо.
Не так чтобы я сама не догадалась, о чём пойдёт речь, но… приятно будет ошибиться в кои веки.
Да только хер там плавал.
Дар скривился, потер пальцами переносицу, собираясь с мыслями. Выпрямился, одарил меня колючим взглядом.
— Твои разборки с волками и барсами. Почему не согласовала со мной?
— А должна была?
— Ну вообще-то да, — заявил он, грозно хмурясь. — Изара, я не собираюсь мешать тебе делать твою работу. Но не хотелось бы собирать твой труп по кусочкам потому, что ты так и норовишь сунуть свои прелестные лапки туда, куда не просили. Я не просил. Оборотни Греймора — не твоя забота.
Откусить ему что-нибудь жизненно важное захотелось ещё на «прелестных лапках». А уж на последней фразе я с трудом удержалась, чтобы эту хотелку не воплотить в жизнь.
— Я официальный ликвидатор округа Греймор; все оборотни, вампиры, невидимые розовые единороги и прочие говорящие, мать их, еноты — моя забота. И чтобы вышибать из них дурь, мне не требуется ни твоего разрешения, ни твоей помощи. Советую это запомнить, Маграт, если тебе дороги твои лапки.
Что ж, желание откусывать конечности одолело не только меня — от Дара мигом повеяло опасностью и злостью. По коже прошла волна мурашек, и на сей раз без всяких намеков на возбуждение — не до него уж, когда внушительный северянин того гляди обратится и бросится на тебя, вгрызаясь в шею.
К пистолету я потянулась невольно, но успела отдернуть руки прежде, чем Дар заметил.
— Мои лапки, Крэстани, — огрызнулся он почти по-медвежьи, — этот самый округ отстроили. Мои и Кэм. Но ты это наверняка знаешь, не так ли? Как официальный ликвидатор округа Греймор с кучей заслуг, ты же не можешь знать только общепринятую версию о захвате Севера коварными нами?
— Знаю. Но не вникала в подробности, — ответила я сухо. — Да и не особо понимаю, какое это имеет отношение к моим разборкам с местными блохоловками.
— Ну уж куда бы чистенькой столичной девочке понять? Ты же у нас звезда предвыборных листовок, — отозвался Дар, вроде бы холодно, но его ярость я кожей почувствовала. — Но Север — не Аркади. Годами грёбаные людишки унижали, убивали, загоняли в берлоги и норы грейморских оборотней. Работа для оборотня, образование? Ха! Мне вот приходилось подрабатывать контрабандистом у твоего нового вампирьего поклонничка, чтобы прокормить свой клан. Можно было ещё пойти в шахты, чтобы загнуться там через пару лет, как загнулись многие. Но сама понимаешь, не предел мечтаний…
Не предел, это точно. Шахты — худшее что может случиться с оборотнем, любящим свободу и свежий воздух. Я бы не смогла, это точно. Лучше уж федералы и их опыты. Все что угодно лучше пространства без света, без малейшего дуновения ветерка, а в случае какого происшествия — без возможности выбраться.
— Я, Кэм и мой брат — мы понимали, что так не может продолжаться, — снова заговорил Дар. — Вожаки соседних кланов тоже это понимали. И уже собирались утопить Моэргрин в людской крови. Кого-то пришлось уговаривать подождать. Кого-то подкупили, с кем-то пришлось преждевременно… расстаться. А потом наступила Великая зима. Шаманка клана ещё в начале года сказала, что зима придёт рано и будет долгой. Мы пытались предупредить грейморские власти, писали в Аркади, просили помочь нам с припасами, водой, медикаментами. Знаешь, что нам ответили?
— Догадываюсь.
— Именно: много чести слушать грязных меховых язычников, загнётесь, ну и Хаос с вами. Да только загнулись не мы. Пока людишки сладко нас ненавидели, я, Варен, Гаррет и Кэм горбатились в полях наравне со всеми. Охотились с утра до ночи. Запасались. А когда в городе началась эпидемия пневмонии, и лекарства закончились — знаешь, к кому пришли люди? К нам. И выбрали они потом Кэм сами. Потому что она помогла, а те, кто называл себя чистокровной высшей расой — нет. Блохоловки, Изара, спасли людей. Хотя могли запереться в Таненгреве и по весне прийти в свободный от людской швали Моэргрин.
Даже обида, вспыхнувшая во мне после слов о чистенькой столичной девочке, поугасла после этого рассказа. Тяжело было смотреть на Дара — сильного, уверенного в себе, властного и такого непростительно человечного — и слушать, как жизнь его поломала. Действительно тяжело, а я ведь не из нежных да трепетных…
И ещё тяжелее будет сказать то, что я скажу. Но так нужно — иначе до него просто не дойдёт, почему я поступила с барсами и волками именно так, как поступила.
