— Ты каждое воскресенье так встречаешь? — беру ее за руку, желудок делает кульбит, по венам растекается тепло. Все голоса вокруг нас соединяются в мерный фоновый шум, я никого не вижу, кроме нее, не слышу.
— Иногда и по субботам! — широко улыбается она.
— Кофе? — киваю на барную стойку.
— Большой и сладкий! И маффин! Я ужасно голодна.
— Хорошо, — улыбаюсь, вставая.
Заказываю большой летний раф, чтобы это не значило, и пару маффинов, сэндвичи, чизкейк. Неожиданно и у самого разыгрался аппетит.
Над стойкой висит большое зеркало, из которого на меня смотрит дурак с улыбкой от уха до уха. Ощущение, что мне снова двадцать и сейчас нас выгонят из кафе за неподобающее поведение. Но времена изменились, и быть шумным и странным сейчас уже в норме. Так почему бы не побыть одним из них?
Возвращаюсь за стол к своей матрешке и снова фыркаю: она сидит, хлопает глазками и теребит косу. Чисто красна девица!
— Расскажешь? — киваю на ее костюм.
— Презентация майонеза, — пожимает она плечами.
— А причем тут национальный костюм?
— Так, "Курочка Ряба"…
— Ну, это, конечно, всё объясняет!
— Зазывали народ на бесплатную дегустацию. Пели, плясали, купоны раздавали. Ничего необычного, среднестатистическое такое утро воскресенья, — подмигивает Майя. — Переодеться не успела.
— Или не захотела?
— Ну, ладно, я хотела увидеть твоё лицо, когда появлюсь вот в этом, — смеётся она и делает глоток из безобразно огромного стакана с кофе.
Часть молочной пены остаётся у нее в уголке губ, и сердце снова шумно грохочет. Как у мальчишки.
— Прошел проверку?
— С лихвой, — откусывает огромный кусок маффина, и шоколадные крошки усыпают весь стол. — А ты почему не ешь? — говорит сквозь набитый рот.
— Любуюсь, — просто пожимаю плечами.
Майя застывает, перестает жевать. Смотрит на меня своими глубокими карими глазами и будто хочет что-то сказать. Потом шумно сглатывает и опускает взгляд на свои руки.
Мы едим в тишине, то и дело обмениваясь красноречивыми взглядами. Мне хорошо. Тепло и очень комфортно в этом молчании. Много ли я знаю людей, с кем вот так же не нужны слова? С кем достаточно просто быть рядом, на кого просто хочется смотреть?
Дурацкий кокошник, мочалка на голове, красные круги на щеках. И все ж… Узел завязывается.
Черт, Горький, ты, кажется, увяз по самые гланды.
Глава 28. Конец света отложен
Майя
Кокошник сползает по лбу. Из-под косы настоящий потоп — пот стекает тонкой струйкой по шее, забираясь за ворот рубашки, и та мгновенно липнет к коже. От синтетического сарафана тело начинает зудеть. Особенно колени. Лицо, покрытое дешёвой сценической косметикой, впрочем, тоже. Не удивлюсь, если грим потек и вместо румяных щек там сейчас Пеннивайз!
Но Влад по-прежнему смотрит на меня и улыбается. Мягкой такой улыбкой, теплой.
Я тоже улыбаюсь. Деру свои колени под столом и улыбаюсь. Ещё и кофе этот в жар бросает. И глаза эти графитовые. Ох, Майя, мозгов тебе не отсыпали, ох, не отсыпали. На фига это представление решила устроить? Убедиться, что потом сюрпризов не будет, что тебя такую бестолочь как есть принимают и не стыдятся?
Убедилась.
Дальше что? Сменная одежда-то в агентстве лежит!
Господи, как же чешутся коленки!
Сгибаюсь почти до самого стола, делая вид, что дую на остывший кофе и истерически раздираю коленки через сарафан. От этого становится только хуже, потому что теперь эта жесткая синтетика трётся о расцарапанную кожу. Собираю ткань пальцами в гармошку и подтягиваю до бедер. О, да, воздух, свобода, облегчение! Ещё б парик этот дебильный снять, но под ним, наверняка, настоящая катастрофа — прилизанные влажные волосы, намагниченные искусственными волокнами этой дешёвой косы.
Представляю, как отреагирует Медведь на такую "красоту". Боже, как же жарко!
— Я вынужден попросить вас покинуть заведение, — тихий шепот вырывает меня из дум.
Оборачиваюсь на звук и вижу тощего баристу прямо возле нашего столика.
— С чего это? — я сразу в нападение, да-да.
— Это семейная кофейня, здесь дети, — холодно сообщает он.
Я перевожу взгляд на Влада, мол, ты что-нибудь понимаешь?
— У вас запрещено появляться в костюмах? — спокойно спрашивает он.
— У нас запрещено светить нижним бельем.
Бариста красноречиво кидает взгляд на мои колени, и тут я понимаю, что все это время размахивала подолом платья, словно парусником, чтоб немного облегчить зуд и охладиться. Упс. Неужели все видели мое нижнее белье?
Окидываю взглядом небольшое помещение и сталкиваюсь сразу с тремя взглядами, направленными на меня: масляного от задрота в углу, презрительного от старушки справа и ошалелого от мальчишки по курсу, которому мама что-то активно втирает.
Даже если румяна сошли на нет, сейчас мое лицо пылает так, словно я перезрелый помидор на солнце. Вот позорище!
— Простите, — пищу я.
Вскакиваю, путаясь в этом дурацком сарафане, чуть не сбивают наш столик и ещё парочку по пути к выходу. Сзади слышу сдавленное ругательство Влада. На улице прижимаюсь к кирпичной стене кофейни и зарываюсь лицом в ладони. Черт. В моей голове этот день должен был сложиться совсем иначе!
— Интересно, будет хоть раз, чтобы я вышел сухим из кафе после встречи с тобой? — звучит насмешливое над головой.
— Что?
Я задираю голову и тут же встречаюсь с ироничной полу-улыбкой. Скольжу взглядом вниз и вижу огромное кофейное пятно прямо в районе паха Медведя. Пытаюсь сдержать смех, но предательское похрюкивание все равно выходит наружу.
Закрываю рот ладошкой, сдерживая неуместные звуки, и заглядываю Владу в глаза. Они лучатся смехом, хоть ни единого звука он и не издает.
— Я сплошное несчастье, да? — наконец, произношу я.
