Восполняю все потери бодрости и стойкости, и уже нормально включаю голову.
— Какой план Б? — уточняю у парней.
— Ждём до завтра и едем обсуждать в лоб, что к смерти этих неудачников никак непричастны. — оповещает Глеб. — Будем выяснять на каких условиях нам позволят спокойно жить и не шарахаться от каждого шороха.
— Не выйдет. — здраво рассуждаю я. — Вальков показательно казнил тех, кто перешёл дорогу его сыну… да меня уже на пороге грохнут.
— И что ты предлагаешь? — пристально смотрят на меня три пары глаз.
Резко выдыхаю, опрокидываю в себя вискарь и делаю твёрдое заявление:
— Я продам им жизнь отца.
Тишина нисколько не тревожит. Жду, пока сказанное осядет в головах мужчин и барабаню пальцами по кожаной обивке дивана.
— Ту самую, за которую ты расплачивался столько лет? — с иронией спрашивает Глеб.
— Да. — не отрицаю, как бредово это звучит.
— Зачем тогда её выкупал?
— Потому что был несмышлёным мальчишкой, у которого были только мать и отец. На тот момент я выполнил свой долг. Я спас семью. — бесстрастно обрисовываю причину.
— А сейчас? — сдвигает брови Барсов.
— А сейчас у меня нет отца. — с чистой совестью и ровным сердцебиением говорю я. — Есть человек, который бросил меня на съедение волкам, заботясь только о своей шкуре. Моя семья под угрозой и если для их спасения, мне остаётся только сдать Валькова? Я это сделаю.
— Ты уверен? — не отводит пронзительного взгляда Ян.
Знаю, что друг переживает и боится, что малейшая ошибка может допустить моей кончины. Но сейчас я уверен на все сто.
— Давно пора выжечь это клеймо с фамильного древа. — кидаю тёплый взгляд на дверь нашей с Алисой спальни. — Я не хочу, чтобы мой ребёнок видел то, что когда-то видел я. Не хочу, чтобы он стыдился папы. Не хочу, чтобы боялся…
— Тогда ва-банк, Березин. — остаётся верным до конца Барсов.
— Это сильное решение, Гошан. — склоняет в восхищении голову Гена.
— Только не продуй. — встаёт на мою сторону и Глеб.
— Поцелуемся? — подмигиваю я им, растрогавшись от такой поддержки.
— Как есть идиот… — с плохо скрываемой строгостью восклицает Ян, усиленно кривя губы, чтобы не рассмеяться, как и другие.
Усмехаюсь над его выдержкой и дотягиваюсь до телефона. Пора выяснить, где сейчас скрывается Вальков.
ИГОРЬ.
— Березин, просто скажи где ты и мы приедем. — настаивает голос Яна в трубке. — Не загоняй в себя.
— Всё нормально, Барс. Я просто хочу побыть один… — осточертело твердить одно и тоже, но на автомате продолжаю тактично отбиваться от помощи друга.
— Где ты, Игорь? — непрошибаемо талдычит он и мои нервы взлетают на воздух:
— Оставь меня в покое, Ян!! Сказал же! Не до вас сейчас!
Вырубаю нахрен телефон и смачно выругиваюсь на весь бар.
Грубо. Да. Но, мать вашу, хоть раз мне можно удалиться от людей и запереться в себе.
Я только что убил человека!!!
Имею я право остаться наедине с собой и взглянуть на свою расколотую от греха душу?
Даже, если нет, всё равно ни на что другое я сейчас не способен.
От совершённой жестокости сердце обливается горячей кровью, рассудок поглощён чернильной тьмой, а в памяти до сих пор всплывает последний вздох родного отца.
Сдавленный. Хриплый. Предсмертный.
Жуткий стон, последовавший после того, как Валькова пырнули ножом в спину.
Неожиданно и подло.
По-видимому, я никогда не смогу избавиться от воспоминания, когда отец, всхрипнув от жгучей боли, переводит выразительно-осознанный взгляд на меня.
В нём не было страха смерти или полного отчаяния. Не мелькнуло и ненависти, которую я больше всего ожидал.
Всё намного хуже.
Мой отец гордо признал во мне сына.
В момент, когда всё моё естество пало от преступного деяния, свершилось то, что я тайно и стыдливо жаждал с самого детства. Я стал таким же, как и он.
Теперь мне предстоит всю жизнь жить с этим глубочайшим позором и омерзением к самому себе. Как совместить это извращённое удовлетворение, что испытывает во мне тот маленький мальчик Игорь и горькое разочарование взрослого мужчины? Осталось ли во мне что-то безобидное, чем я могу поделиться с семьёй? Смогу ли я остаться тем Березиным, что они знают? Как не потерять себя?
Я не знаю.
Я просто чувствую подрыв психики. Трудно стоять на ногах. Трудно думать. Даже дышать. Лёгкие горят, словно вдыхаю раскалённый газ. Вдобавок накачиваю себя ещё и спиртом.
Довожу себя до края, желая хоть на мгновение освободиться от тяжёлой вины, но ещё больше тону в угрызениях совести.
Я сам. Сам привёл Валькова к смерти.
Нашёл. Договорился о встрече через пару дней. И притащил с собой палачей, заранее обсудив с ними, что ко мне больше никаких требований быть не может.
И просто стоял. Не моргая смотрел, как беспощадно расправляются с отцом и его людьми.
Пришёл в себя лишь в машине, уезжая с той злосчастной заброшенной стройки.
Набрав Барсова-старшего, что по моему неуёмному желанию держался с остальными в стороне, я вяло сообщил, что заключённый договор с бандитами только что вступил в силу и отныне, по их же словам, я могу быть свободен.
Все претензии ко мне и к моим близким сняты.
Не особо соображая, поехал в ближайший крупный бар, где без свидетелей смог бы предаться душевным терзаниям. По дороге терпел звонки, что с завидным упорством обрушивал на меня Ян.
И вот я здесь. Глушу водку, пока не окосею.
Что будет потом… подумаю тоже потом.
Глава 42
АЛИСА.
— О чём вы говорите, Марк? — оторопело встаёт, как вкопанная мама и её лицо превращается в белое полотно.
— Убили их, Светлана… — сводит брови Барсов-старший, образуя на лбу скорбную складку. — Похоронили пару дней назад.
Пока мама стоит столбом и хлопает глазами, я, услышав новость, от потрясения пячусь назад и задеваю спиной проходящего мимо человека.
— Простите… — пугливо пищу я, отскакивая от недовольного мужчины. — Я не заметила…
— По сторонам нужно смотреть! — выходит из себя прохожий, разглаживая на куртке несуществующую помятость. — Вы здесь не одна вообще-то!
— Перед вами извинились. — одёргивает его Мила и воинственно делает к нему шаг.
— Спасибо! — глумливо кривит он рожу и заострив внимание на недобром взгляде Марка Мироновича спешно вливается в текучку суетливых посетителей аэропорта.
