– Как запустишь, выйди и вели все здесь закрыть, – приказал Маджуро, не желавший, чтобы в момент его беспомощности кто-то находился рядом.
– Как обычно, мой повелитель! Я вернусь ровно через двенадцать часов. Больше, вы же знаете…
– Знаю! – раздраженно оборвал Ленца император.
Маджуро, кряхтя, возлег на лежанку, и она жалобно скрипнула.
«Полтора центнера! – подумал Ленц. – Вот же боров! О нагрузке на сердце он тоже знает! А все равно жрет как свинья!»
Подавив крамольные мысли, он занялся делом. Сделал инъекцию снотворного, и через некоторое время Маджуро захрапел. Потом Ленц подключил к телу повелителя струны и инициировал перелив.
Постояв рядом, убедился, что процедура началась, и поспешно удалился. Если повелитель узнает, что он зачем-то задержался у его тела, вопросов не избежать.
Через минуту дверь заперли снаружи, и в комнате воцарилась тишина.
Донор, который должен был лежать без сознания до самой смерти, открыл глаза.
* * *
Закатное солнце заливало мощеную мостовую теплым багрянцем. На небе ни облачка. Даже спасительного ветерка, чтобы освежил лицо, и того не было.
Лишь где-то на задворках слышны крики глашатая, созывающего всех желающих на вечернюю молитву, но вряд ли это могло как-то помочь Коре. Она в последний раз посещала молебен, возносимый в честь Пресвятой матери, когда отец еще не ушел к Двурогому.
Тогда это казалось чем-то волшебным. Красиво одетые люди приходили в храм, внимательно слушали священника и возносили хвалу богине. Теперь же Кора понимала, что ее, чумазую, в изношенной одежде, вряд ли впустят в стены храма, какой бы сильной ни была ее вера. Это ярмарка тщеславия, лести и лжи, сходка состоятельных горожан, не что иное, как показуха. Они жадно зыркают оценивающими взглядами: у кого кафтан дороже расшит, у кого драгоценности крупнее висят, у кого мошна туже набита. Кора знала, что придет день, и она будет идти под руку со своим избранником, одетая в лучшее платье, а пока…
Из последних сил подтянув сколотое с одного края деревянное ведро, она вылила в канаву мыльную бурую воду. Мышцы от усталости свело судорогой, и девочка поспешила размять онемевшее предплечье.
Мать совсем слегла. По словам соседок, все симптомы указывали на то, что у нее болотная лихорадка, а с такой болячкой шутки плохи. Маме срочно требовался врач. Вызов его стоил три серебряные монеты, а у них за душой и пятидесяти медяков не было.
Как же тяжело работать! Девочка не понимала, как мать изо дня в день с этим справлялась. Кора с ужасом представила свое будущее в качестве прачки и содрогнулась от такой перспективы.
Разбери Двурогий эту нищету! Скорей бы замуж выйти и жить по-человечески!
Вернувшись в каморку, девочка устало обвела взглядом ветхое убранство комнаты и развешанные по всем веревкам простыни. Из-за жары и беспрестанной стирки в комнате было сыро и душно, как в бане. При этой мысли она хмыкнула. Баня! Придет же кому-то в голову по доброй воле терпеть жар, исходящий от раскаленных камней! Сама Кора там не бывала, но имелись у нее подружки из прибазарного борделя, всего-то на год-два старше, но повидавшие больше, чем те грешники из-под хвоста Двурогого…
В углу тихо застонала мать. Она не приходила в сознание с того вечера, когда состоялся суд над Лукой. Девочка устало села на край тахты. Бледное лицо женщины покрывал липкий пот. Щеки ввалились, а под глазами залегли темные круги – намного темнее, чем обычно. Кора утирала лоб матери влажным, застиранным до дыр передником, а сама смотрела сквозь нее стеклянным взглядом, отчаянно кусая губы.
Где же взять деньги? Кора знала лишь один доступный ей способ…
Солнце окончательно утонуло за остроносыми крышами. В домах начали загораться первые огни. Девочка, на скорую руку приведя себя в относительно приличный вид, споро шагала вверх по улице к одной лишь ей ведомой цели. Встреть Кору сейчас кто из знакомых, позавидовал бы ее решимости, видя хмурые брови и сжатый в тонкую линию рот.
В надежде подзаработать она шла в трактир. Лишь один человек мог ей помочь – Виндор. Этот вечно недовольный жизнью старик. Высокий, сухопарый, но сгорбленный тяжелой судьбой одноногий сапожник. В прошлом гладиатор на Арене, собственно, там он и потерял ногу в лучшие годы своей жизни. Но крепость духа и умелые руки, которые, казалось, порой работали сами по себе, не напрягая насквозь пропитанный выпивкой мозг, не дали ему пасть на дно жизни.
В девочке же он нашел благодарного слушателя. Когда после рюмашки-другой он каждый раз заводил повторяющиеся рассказы об Арене, былой силе и славе, она слушала вполуха, но изображала искренний интерес. Кора была совсем малышкой, когда поняла главный секрет того, как сохранить хорошие отношения с людьми: надо просто их слушать.
В любом случае к Коре старик относился хорошо – не обижал и подкармливал из своих скудных запасов. И девочка была готова мириться с небольшими неудобствами, старательно адаптируясь и выживая. Ведь с Виндором для этого требовалось немного: просто слушать и мило улыбаться.
Бывали, конечно, дни – один-два в неделю, – когда старик переставал себя контролировать. Настроение его становилось особенно мерзким, и он распускал руки. Это делали многие в их квартале, не говоря уже о базаре, так что девочка не возмущалась. Тем более Виндор всегда сам заглаживал вину монеткой-другой, а по девичьей ловкости что-то еще пропадало из его карманов. В общем, оно того стоило.
Впрочем, старик не злоупотреблял и соблюдал некую грань, перейти которую не решался. Обычно все ограничивалось тем, что он зажимал ее в темном углу трактира, наваливался, тяжело дыша перегаром, жадно тискал едва оформившуюся грудь и трогал за задницу. По меркам трущоб – вел себя крайне достойно.
Кора знала, что красива, слишком часто она слышала это от самых разных людей, но надеяться на то, что ее приметит какой-нибудь зажиточный горожанин из верхней части столицы? Глупо!
Все шло к тому, что она рано или поздно поддастся на уговоры подружек из борделя и встанет на ту же дорожку. От нищеты не спасет, но еда и кров всегда будут. Пока же каким-то чудом или из отвращения к этому делу Кора держалась. Лучше украсть, чем позволять совать в себя то, от чего потом может нос отвалиться, как у Кривой Сервилии из их квартала…
Кора толкнула тяжелую дверь трактира. В нос ударила душная смесь прокисшего пива, курева и мужского пота. Но среди этих отчасти привычных запахов витал и тонкий, едва уловимый дух жареной требухи. Рот предательски наполнился слюной, и Кора вспомнила, что в последний раз ела еще утром, и это снова был опостылевший отвар из картофельной кожуры.
Быстро оглядев зал, она с сожалением не обнаружила старика Виндора. Ругнувшись из-за рухнувших планов, девочка поспешила убраться, пока ее не заметил Неманья. Когда Кора приходила сюда в сопровождении хромого старика, владелец единственного на квартал трактира плотоядно зыркал масляными глазами, но помалкивал. Этот жадный до денег прохиндей за грош удавится, но постоянного, пусть и не особо богатого, клиента, коим считался старик Виндор, не упустит.
