Еще пару суток назад Кейн, слушая бесконечные восхваления Маджуро Великодушного, разносившиеся по городу от прикормленных рейком Ли Венсиро певцов и артистов, только кривился в раздраженной ухмылке. Но проснувшись этим утром, надо признать, наступившим ближе к обеду, он задумался и сам удивился своим мыслям. Отстраненно теребя маленькую грудь спящей бесстыжей девчонки, снятой им ночью в кабаке Большого Бо, он ошеломленно осознал, что восхищается Маджуро! И дядя Гектор резко изменил свое мнение о нем... Сыграло роль повышение до советника или нет, но интонации Колота в разговорах о Маджуро в их редкие встречи сменились на одобрительные.
— Пора! — объявил Броско. — Распределяемся по двое и разбегаемся. К Арене, как уговорено, подходим разными путями и с разных улиц.
— Не рано? — засомневался Зарам.
— Рано? Бой через четыре часа, улицы уже забиты народом — все прут на Арену! Ты что, думаешь, она вместит всех желающих? Все, идем!
Групп, подобных той, в которой оказался Куница, было много и разбежались они по всей столице. К каждой прикрепили кого-то из псов, а задумано это было еще вчера, едва императора выпроводили из пещеры. Старик Лоу довел того до самого дворца, а потом вернулся возбужденный и всех ошарашил:
— Он пригласил меня во дворец! Сказал, время позднее, ночами опасно, и я, мол, могу отужинать и переночевать во дворце! Мать моя женщина и Пресвятая матерь! Меня! Во дворец!
— Ты, я так понимаю, не согласился, — раздался чей-то насмешливый голос.
— Нет, конечно, — обиделся старик. — Я же вот он, здесь стою, перед вами!
— Ну и дурак! — ответил тот же мужик.
Жмурясь, люди парами выходили из пещеры и разбредались по разным тропкам, чтобы в итоге влиться в человеческую реку и войти в город. Кунице достался Рамо, туповатый «торбовщик», недавно перебравшийся в столицу из какой-то задрипанной деревушки.
— А чо, правду грят, типа ты с Гектором в близких? — поинтересовался он.
— Был, — снизошел до ответа Кейн. — Он с моим батей вместе войну прошел. Но щас, сам понимаешь... Мне с ним не по пути.
— Ну, это понятное дело, — согласился Рамо. — Он джамалайский тигр, мы хорьки. А волк свинье не товарищ! Ты для него щас как собаке пятое колесо!
Выдав собственную вариацию народной мудрости, Рамо исчерпал мыслительные резервы и молчал большую часть пути до городских ворот, сопя и пыхтя, пока не сообразил задать еще один вопрос:
— А чо будет-то, а?
— Игнат с императором драться будут, — буркнул, стирая пот со лба, Куница. — Вот чего.
— Не, ну это понятное дело, — растягивая слоги, сказал Рамо. — Ток я так мыслю, неспроста все это. Где это видано, чтоб император самолично на потеху такой неумытой публике, как мы с тобой, бился? Чо это за правитель такой? Слышь, слышь... — Рамо вдруг возбудился, приостановился и тронул Куницу за рукав: — Слышь, а вдруг он того?
— Что значит «того»?
— Ну, умом тронулся, крыша, стало быть, поехала, а? Что скажешь? И Игнатка зачем-то согласился... Ох, неспроста все это! Не иначе Двурогий надоумил Кислого!
Кислый — это народный титул императора. Куница понял, что на ночном зрелище Рамо отсутствовал, но растолковывать суть дела этой деревенщине не собирался. Они влились в людскую массу.
Толпа, словно рой шершней, гудела в улочках, и, ощутив себя частью потока, Куница увяз в этой эластичной и вязкой, как смола, массе, отдавшись течению пешего люда. Среди них он видел грязных и лохматых нищих с окраины и предместий, бритых наголо татуированных мастеровых из ремесленных рядов… А какой-то псих в черном рваном плаще со знаком Двурогого повис на фонаре и оттуда вещал о скорой гибели мира и пробуждении Спящих богов, в сравнении с которыми сам Двурогий не более чем мальчик на побегушках.
Вскоре толпа остановилась. Люди продолжали напирать сзади, и им с Рамо пришлось раздать тумаков особенно нетерпеливым. «Эдак мы и к ночи не доберемся», — подумал Куница.
— Что там впереди? — крикнул он. — Почему встали?
— Дворцовые едут! — ответили спереди. — Улицу перекрыли!
В этот момент кто-то запулил булыжником в пророка Двурогого, и тот нелепо повис на фонарном столбе, зацепившись полой плаща. Толпа зарычала и скорчилась от смеха.
Наконец, движение возобновилось. Взбешенный, по-юношески нетерпеливый Куница ломанулся вперед, расталкивая и сбивая с ног неторопливый народ. Рамо изрыгал матюги, раздавая направо и налево пинки и затрещины. Это помогало, но слабо.
Тем не менее вскоре им удалось протиснуться в знакомый переулок, где было посвободнее, а там, зная тесные кривые улочки, как многократно пройденный лабиринт, они убыстрили шаг и вскоре влились в процессию, втекающую в огромное строение Арены.
Она имела овальную форму, и внутрь можно было попасть через одну из многочисленных арок, разбросанных по всему периметру, кроме одной — Императорской арки Объединения, поставленной первым императором Ма Джу Ро, основателем династии. Именно там стояла самая высокая, отделенная от других многометровыми провалами с заостренными кольями на дне, трибуна для лучших людей Империи — с мягкими скамейками для императорской семьи, советников, многочисленных придворных и фавориток, высшей аристократии — рейков, а также гостящих в столице баронов.
«Дядя Гектор наверняка уже там», — подумал Куница, проходя мимо арки Объединения. По задуманному Игнатом плану их группе следовало расположиться на узкой трибуне над Вратами смерти, куда уносили изуродованные тела смертельно раненых и погибших гладиаторов.
— Убрал руки! Живо! — скомандовал он Рамо, заметив, как деревенщина тянется в карман одного из зрителей.
— Да ладно, чо там... — заспорил было тот, но руку убрал.
Сам не осознав, как ему повезло, чуть не обокраденный самодовольный купчина хлопнул пухлой ладонью по заднице впереди идущей матроны. Та визгливо расхохоталась и, обернувшись, многообещающе лукаво улыбнулась купцу.
Рассевшись, Куница от скуки начал крутить головой, высматривая знакомых. Вон через пару рядов сидит Шкет со своей бандой, малолетний лидер уличной шпаны. Чуть дальше, спрятав лицо в капюшоне, стучит тросточкой слепой Уритиму, один из старших в Гильдии попрошаек. Западная трибуна знати была пока почти пуста, но постепенно заполнялась.
— Опа! — хлопнул и потер ладонями Рамо. — Жратва! Эй! Иди сюда! — окликнул он торговку с корзиной.
Та закивала и, улыбаясь, бойко пробралась к мужчинам. От корзины шел умопомрачительный запах. В животе Куницы заурчало — он не ел, как проснулся.
— Чо у тебя там? — поинтересовался Рамо, принюхиваясь.
— Жареная рыба по два медяка, пирожки с крабом по одному да запеченная маниока, тоже медяк.
— С крабом, говоришь? Если с крысятиной, я тебе твои пирожки, знаешь, куда засуну?
— Хорошие у меня пирожки! — возмутилась торговка, немолодая женщина с ярко накрашенным лицом. — Муж гадов ловит, я готовлю! А не нравится, катитесь к Двурогому!
