Все загоготали, набивший утробу Зэ тоже, при этом упав и выпустив из ротовой щели в животе пузырь. Близняшки, Юла и Ула, завизжали в унисон, у Севера аж уши заложило, и он завертел головой, выискивая пути отступления. Судя по всему, его рейд собрался гудеть до утра, а завтра мучиться похмельем.
— Короче, — продолжил Скю, поглаживая толстую мутантку по складочкам на боку, — нашли мы этот мох, и я одного дурачка уболтал его лизнуть!
Все снова зашлись хохотом, только Йогоро замер, разинув рот.
— И че — лизнул? Он же прилипнет!
Последовал второй взрыв смеха, сквозь который поднявшийся Север услышал окончание рассказа Скю:
— Это Жаба был, ха-ха! Мы его отдирали-отдирали, и у него теперь язык раздвоенный!
— Неправда!
Жаба встал, Полли тоже, при этом оба качались. Женщина взяла его за подбородок и проворковала:
— Покажи язычок!
Жаба сразу забыл обиду, продемонстрировал раздвоенный, как у ящерицы, язык, и сразу стал объектом вожделения всех присутствующих дам. Полли, победно оглядев подруг, попыталась поцеловать прекрасного рыцаря, но оба непрочно держались на ногах и рухнули прямо в чан с едой.
Мутанты бросились спасать еду, только Уле и Юле было все равно, они нагло лезли в штаны Северу и уже нашли то, что искали. Однако Луке все это не нравилось. Ему, познавшему первую фаворитку Кейринию и генетически совершенную Гердинию, местные стандарты красоты были, мягко говоря, непонятны. Мягко перехватив за руки обеих, он вытащил шаловливые руки из своих штанов, встал и пророкотал:
— Гуляй, Рванина, я плачу! А верховоду нужно отдохнуть!
Близняшки тоже вскочили, но Север повелительным жестом вернул их на место, проговорив уже тише:
— Выспаться. Одному.
Он изобразил убийственный взгляд — девчонки замерли, вытянулись по струнке — и, переступив через мутанта из рейда Мертвого Глаза, свесившегося со второго яруса и блюющего на дно двора-колодца, направился к лестнице, чтобы порыскать по другим таким же пещерным домам, поискать свободную спальню.
Сегодня он мог за шкирку вышвырнуть обитателя любой приглянувшейся спальни, но Север Милосердный действовал не только кнутом.
От визга, воя и совершенно диких звуков, издаваемых разумными существами, в голове звенело. Кто-то уже совокуплялся, кто-то просто орал от переизбытка чувств, некоторые вяло пытались подраться, отовсюду доносился гогот. Лука поймал себя на мысли, что его жизнь напоминает нескончаемый кошмар, какие снятся при лихорадках.
Вспомнилось, как в детстве отец водил его в зоопарк. О, сколько впечатлений получил мальчик, прикованный к инвалидной коляске! Лука вспомнил, как тогда остановился возле клетки с урсайскими обезьянами, которые, мирно расположившись на поляне, грелись на солнце, выбирали друг у друга блох, жевали перхоть, детеныши боролись в пыли, и все выглядело весьма пасторально. Пока одна обезьяна вдруг не заорала, и тогда в мгновение гвалт поднялся примерно такой же, как здесь сейчас.
Только Север собрался пойти к лестнице, как из недр харчевни донеслось:
— Верхово-о-од! Ик! Железная глотка, тебя не перепьешь! Ты гля, а! — Одноногий Дрыга с трудом передвигался. Широким жестом он обвел весь этаж. — Выбирай лю… ик! Любую! А хошь, можешь мою кровать занять, верховод!
— Спасибо, отец, — нужное обращение само легло на язык. — Но прибереги для себя…
— Слышь… сынок! — встрепенулся владелец харчевни, подняв указательный палец. — А где дочки мои? А, вон они… Непорядок! Щас их к тебе зашлю!
— Завтра! — отрезал Север, сообразив, что прямого отказа Дрыга может и не понять, а оттого оскорбиться — все-таки самое дорогое ему предлагает. — Мне надо отдохнуть, отец.
— Ну да… Ик… Сражался… Ик… Тьфу ты. Долго шел по жаре, выпил. Ну да. Устал. Ходь за мной.
Дрыга передвигался неуверенными прыжками, Север далеко от него не отходил, чтобы успеть подхватить одноногого, но тот довольно бодро поднялся по лестнице, доскакал до соседнего жилого дома, который коробочкой возвышался над поверхностью земли и уходил вниз трехэтажным столбом.
— Тут у нас только верховоды, значит. Крокодила ты завалил, Швай сам свинтил и бродит где-то, жрет за чужой счет, свинюка такая. Короче, свободна хата, заходи и живи всем рейдом.
От открыл скрипучую дверь, приглашая войти, дал лучину и подмигнул:
— Может, девчонок, а? Или одну?
Север мотнул головой, открыл ближайшую спальню, рухнул на вонючий матрас, в котором наверняка водились клопы или что похуже, и сразу же отрубился.
Но поспать ему не дали. В слух ввинтился полный отчаянья тонкий женский крик. Это уже точно было не пьяное веселье, а его последствия, похоже, предстояло завтра устроить показательную порку.
Злой, как Двурогий, Север выскочил из спальни на улицу.
Все уже дрыхли, лишь многоголосый храп нарушал тишину. Посреди двора у валуна напротив друг друга стояли двое: здоровенный детина с двумя тесаками и тщедушный согбенный мутант с топором, луна светила им на макушки, и лиц было не разобрать.
— Папа, не надо! — Валун шевельнулся, и Север разглядел лежащую на земле девочку. До того она лежала неподвижно. — Папочка!
Поднявшись, она проковыляла к тщедушному, но тот оттолкнул:
— Иди домой, Мышка!
Она упала, схватив его за ноги:
— Не надо! Он тебя убьет. Папа!
— Ну да че ты, Балбес, — проговорил здоровяк знакомым голосом. — Да пусть спасибо скажет, что ее реальный мужик поимел, а не чмошник какой. Гы-гы!
Подойдя ближе, Север узнал в здоровяке свинорылого Швая, тот покосился, но убегать не стал, а зря. Злость захлестнула Луку, он метнулся к Шваю, схватил его за горло, поднял. Свинорылый вспомнил предыдущее сражение и сразу же обмяк, изображая тряпочку, только крякал, видимо, пытаясь как-то оправдаться. Северу хотелось сомкнуть пальцы на горле, чтобы Швай издох, но он сдержался. Требовалась показательная порка. Да и совокупная память императора Маджуро и Эск`Онегута говорила, что правильнее казнить его в назидание, чтобы остальным неповадно было беспредельничать.
— Спасибо, Север Милосердный! — всхлипывая, проговорила девочка.
