Соломон выпрямился, досадуя, что не додумался захватить с собой фотоаппарат.
– Покойный Гек Косби работал управляющим в банке?
– Верно, – подтвердил шериф.
– И был председателем Гражданского совета?
– Ну да, и что с того?
– Иначе говоря, возглавлял сторонников сегрегации.
– Государственных правозащитников, – на автомате выдал шериф завуалированную формулировку.
– Суть та же.
Инголс улыбнулся такой дерзости:
– Да ради бога. Как это проливает свет на личность убийцы?
– На личность никак, а на цвет кожи вполне себе, – парировал Соломон. – Уверен, подозреваемых у вас масса.
– Убийство необходимо раскрыть. Я переверну город вверх дном, если понадобится. Этого требует правосудие. Требует общественность. Не разберется полиция, люди сами примутся за дело, а у них свои методы. Это вопрос гражданской безопасности.
Соломон забрал у притихшего Маклина конверт с фотографиями и выбрал из пачки снимки четырех повешенных негров:
– Ради них вы собрались переворачивать все вверх дном?
Шериф брезгливо поморщился, словно Соломон пытался всучить ему фальшивые купюры.
– Пять линчеваний за год. Четыре жертвы – афроамериканцы. Преступников до сих пор не нашли. Но стоило покуситься на белого, и вы тут же рветесь в бой.
Инголса перекосило от отвращения. Казалось, еще немного, и он плюнет на фотографии.
– Я так и знал, что проку от вас не будет. – Шериф ткнул в обоих агентов пожелтевшим от никотина пальцем. – Только вставляете палки в колеса. Препятствуете работе правоохранительных органов. А сами ни хрена не смыслите.
Соломон покосился на старшего по званию, ожидая поддержки, но Маклин словно язык проглотил.
Соломона, напротив, распирало от желания высказаться. Однако он сумел подавить рвущуюся наружу злость и скупо улыбнулся:
– Благодарю за сотрудничество, шериф Инголс. Если возникнут вопросы, мы с вами непременно свяжемся.
Инголс в изумлении уставился на агентов:
– И все?
– Пока да.
Шериф развернулся на пятках и зашагал прочь, бормоча:
– Гребаные федералы…
Проводив Инголса взглядом, Соломон покосился на Маклина:
– Спасибо за поддержку.
– Слушай, новичок, он прав. Ты не в курсе обстановки. Иногда нужно действовать жестко, иногда мягко. А вдруг тебе понадобится его помощь?
– Он все равно откажет.
Маклин забрал у Соломона конверт с фотографиями.
– Попробуй не кнутом, а пряником. Человека можно ненавидеть, но при этом грамотно использовать.
Маклин осекся, заметив, что к ним на всех парах движется агент Тайлер. Поравнявшись с шерифом, Тайлер замедлил шаг, но после короткой заминки вновь ускорился.
– Новости? – поднял брови Маклин.
– Так точно, сэр! – выпалил Тайлер, косясь на Соломона.
– Я за него ручаюсь, – заверил уполномоченный. – Излагай.
– Местный репортер отправил телеграфом статью, и ее не подхватил только ленивый. Завтра история прогремит на всю страну.
– Дело дрянь, – вздохнул Маклин.
– Еще хуже, – «обрадовал» Тайлер. – По слухам, сюда уже выдвинулись куклуксклановцы из Теннесси. А когда они узнают про белого, нагрянут толпами.
– Час от часу не легче, – резюмировал уполномоченный. – Надо доложить начальству в Джексон, сделаешь?
– Они мне и сообщили, – успокоил Тайлер.
Маклин обернулся к Соломону:
– Говоришь, помощь шерифа не понадобится?
Соломон оставил Тайлера в машине, а сам поспешил к дому Джамусов.
Дверь снова открыл Коулман:
– Здравствуйте, сэр.
– Привет, сынок. Как мама? Сможет уделить мне пару минут?
– Она беседует с пастором. – Коулман посторонился, пропуская гостя.
Миссис Джамус сидела в мягком кресле с низкой спинкой, едва вмещавшем ее необъятные телеса. В обеих руках женщина сжимала по платку: один белый, другой бледно-лиловый. Пастор, отрекомендовавшийся Теодором Эппертом, обмахивал безутешную даму старой газетой. Больного мальчика, как выяснилось, звали Вернон, и он был младшим из девятнадцати детей.
– Постучались к нам ребята, – стала рассказывать миссис Джамус, едва Соломон опустился на ветхую кушетку, – белые, ровесники моего Коула. – (Коулман застыл в дверях, готовый в любой момент броситься на помощь матери.) – Пришли, значит, и суют на подпись свои бумажки: реестр избирателей, петицию. – Толстуха вытерла лоб и подбородок, плавно перетекавший в грудь. – Якобы они ходят по Дельте, вносят все имена в книгу. В книгу. – Она посмотрела на священника, тот кивком подтвердил ее худшие опасения. – Дня три-четыре спустя у Вернона появились первые симптомы. Дня три-четыре спустя.
– Какие симптомы?
– Он взялся лаять, сквернословить. Мой мальчик, лучший ученик воскресной школы, от которого никто дурного слова не слышал! Все бормотал чего-то себе под нос, слонялся по дому. Бродит и бродит кругами, бормочет. Все из-за тех белых ребят. – Не выпуская из пальцев промокший белый платок, женщина схватила пастора за руку. – В Дельту явился сам дьявол! Молитвы нас не спасут.
Миссис Джамус заплакала. Соломон поблагодарил свидетельницу и поднялся. Больше из нее ничего не вытянешь. Пастор Эпперт пробормотал слова утешения и, высвободившись, проследовал мимо Коулмана за темнокожим агентом.
– Я побывал у мальчика, – сообщил он. – Пытался заглянуть ему в душу. Там поселилось зло. В Библии сказано, что дьявол забирает лучших из нас. Вернон, спаси его Господь, был самым лучшим.
– А врачи? Неужели они не в состоянии помочь? – спросил Соломон.
– Доктор Джеффрис наведывался утром. Вернон лягнул его и осыпа́л проклятиями, пока тот не ушел. Док говорит, медицина в данном случае бессильна. Единственный вариант – отправить мальчика в ближайшую психиатрическую лечебницу.
Соломон кивнул. Ему не давал покоя отпечаток детской босой ноги на месте преступления.
– Не знаете, давно он прикован?
Пастор адресовал вопрос Коулману.
– Дня два или три, – сказал Эпперт и добавил уже шепотом: – Они боялись спать, пока он на свободе.
Соломон тоже понизил голос:
– Почему ваши прихожане связывают болезнь Вернона с линчеваниями?
Пастор только покачал головой. При ближайшем рассмотрении его седая прядь отливала серебром, фолликулы казались толще и жестче остальной шевелюры.
– Они видят в случившемся происки дьявола. Верите ли вы в Господа Бога, Спасителя нашего?
