Эхс, превратившийся в бестелесного духа, смотрел на эти картины. На одной он был, а на второй отсутствовал, а в остальном изображения были абсолютно схожи.
Эхс в страхе закричал – и проснулся. Чекс подбежала к нему и обняла, пытаясь успокоить.
– Что бы вфе это значило? – спросил озадаченно копуша. – В твоем фне не было ни чудовищ, ни фоблазнительных крафавиц…
– Но картинки были похожи! – вскричал Эхс. – Целиком и полностью!
– Да, правда, – пробормотала Чекс. – Но что в этом страшного? Что тебя испугало?
– На одной я есть, а на другой меня нет, но при этом вокруг ничего не меняется! Значит, есть я или нет, это все равно?
– Может, и так, – пожала плечами Чекс.
– Жив я или мертв, все равно? – продолжил в отчаянии Эхс. – Ксанфу все равно? Значит, моя жизнь бессмысленна?
– Но это ты так думаешь, а в действительности все может быть совсем иначе, – возразила Чекс.
– А может, то, что я думаю, и есть действительность!? Может, я и в самом деле никто и ничто! Я что-то делаю, но мои поступки не имеют смысла. О, теперь я понимаю, что толкнуло меня отправиться к Доброму Волшебнику. Мне просто нужно было доказать самому себе, что я что-то значу, что у меня есть в жизни хоть какая-то цель.
Избавиться от демонессы, спасти родителей – это только предлог. А на самом деле я надеялся, что.., что Добрый Волшебник убедит меня, что я не пустышка.
– Нет, ты не пустышка! – вскричала Чекс. – Как ты можешь так думать!
– Я всячески себя убеждаю в обратном, – сказал Эхс, – но в глубине души сомнения не отпускают меня. Способен ли я сделать что-нибудь такое.., важное, без чего Ксанф не проживет? Родился я или нет, какая в этом разница? Картина, где я есть, ничем ведь не отличается от картины, где меня нет.
– Ну что поделаешь, – вздохнула Чекс. – А мы все.., чего мы стоим? кто мы такие? что мы для Ксанфа? Но мне кажется, ответ все равно найдется.
Ты еще многое можешь совершить. И копуша тоже.
Вот тогда и картина изменится.
– Когда ты так говоришь, мне хочется верить, – сказал Эхс. – Но в силах ли я что-либо сделать?
Ксанф такой большой, а я такой маленький.
– А спасти Люблю-реку и Долину? Разве это не важное дело?
– Очень важное, – согласился Эхс. – Но это дело копуши, а мы только помогаем.
– Но без нашей.., без твоей помощи справится ли он? – задала наводящий вопрос Чекс.
– Значит.., свершится что-то. И свершится только потому, что я буду в этом участвовать? – начал догадываться Эхс.
С этими словами он вновь направился к воротам, за которыми стоял его двойник. И вновь начался сон.
– Пока я ничто, – сказал Эхс, – но я хочу сделать попытку. Если мне повезет, я стану кем-то.
Пытаться хоть что-то сделать – вот и все, что мне остается… Всем нам только это и остается: честная попытка что-нибудь сделать. Если и в попытке нет смысла, тогда и во всем прочем его тоже нет, а уж в плохих снах и подавно.
Картины покрылись рябью. Когда рябь исчезла, стало видно, что река, которая на одном изображении была почти прямой, на другом начала превращаться в извилистую.
Вот и все. Это был всего лишь сон, но Эхса он наполнил огромной радостью. Теперь он знал, как победить свой глубочайший страх. Теперь в его жизни появился смысл.
Картина исчезла. И Эхс обнаружил себя по другую сторону ворот.
Все переместились, кроме скелета, который одиноко белел на той стороне.
– Мой черед, – произнес скелет. – Но я сомневаюсь.
– Это понятно, – сказала Чекс. – Каждый из нас поначалу робел перед своим плохим сном.
– Я не боюсь плохих снов, – ответил Косто. – Тем более, что сны мне не снятся, ведь я не принадлежу к миру живых. Беда в ином – мне нечем победить своего двойника, потому что мы, скелеты, не чувствуем ни вины, ни страха, у нас нет никаких сокровенных тайн. Но если все же я попытаюсь перейти, то кто знает, не включится ли нечто такое, что повредит вам всем.
– Как это? – удивился Эхс.
– Нынешние испытания предназначены для живых существ, способных видеть сны, – начал объяснять скелет. – Если среди живых окажется какой-то бессонный, то механизм может разладиться и все пойдет наперекосяк. Я боюсь вам повредить.
– Скелет прав, – пробормотала Чекс. – Если из их братии как раз и составляются плохие сны, то ему самому они ведь сниться не могут?
– А что случится, если механизм разладится? – решил уточнить Эхс.
– Выход из тыквы может стать таким узким, что вам не удастся выбраться, – объяснил Косто. – Если не это, то с телом у вас может что-нибудь приключиться, или с душой…
– Кофто отличный проводник, – сказал копуша. – Без него мы тут точно заблудимфя.
– Тогда рискнем? – предложил Эхс.
– Рискнем, – согласилась Чекс. – Ведь этот трухлявый двойник для чего-то здесь оказался. Ну, Косто, вперед, смелее.
– Как говорит пословица, старые кости захотели в гости, – пожал плечевыми костями скелет и направился к воротам. Остов за воротами проскрипел ему навстречу.
Начало образовываться подобие картинки. На ней Косто стоял в коридоре, точно так же, как наяву. Не успев толком образоваться, картинка исчезла – и Косто вернулся на прежнее место.
– Это действительно была завязь какого-то сна, – произнес Эхс.
– Но дальше сон не развился, потому что не было из чего, – объяснил скелет.
– Ну это ты поторопился заявить, – возразила Чекс. – Начало ведь было и оно из чего-то получилось. Прежде чем утверждать что-то, надо очень хорошо подумать. Особенно в таком важном деле.
– Сон решил начаться, но потом понял, что ничего не выйдет, и тут же закончился, – попытался осмыслить случившееся Эхс.
– Вот видишь, сон все-таки был, – ухватилась за его слова Чекс. – Пусть минутный, но все же сон.
Значит, у Косто что-то есть, как говорится, за душой.., какая-то жизнь.
Теперь и копуша заинтересовался.
– Что же это может быть? Ведь Кофто не живой.
– Это был даже не сон, а просто портрет Косто, похожий на него, как две капли воды, – заметил Эхс.
– Да, это был мой портрет, – согласился Косто. – Лишенный жизни, я лишен и снов. Кроме точной копии меня, на картине ничего не могло появиться.
– Твой портрет, наверное, и есть отражение самых глубоких твоих страхов и самого глубокого стыда.
– Я ничего не боюсь и ничего не стыжусь, – возразил скелет.
– Ты упрямо настаиваешь на своем и тем самым мешаешь своему сну развиться в полную силу, – предположила Чекс.
– Но во мне нет для него содержания.
