Ненависть.
Клинки ненавидели друг друга и ненавидели его, некроманта – за то, что держал их обоих разом. Каждый из них мог оставаться только один, и никак иначе.
Но сейчас их было два, и они жаждали битвы.
«Любая дорога, которую тебе покажут, окончится тупиком».
Фесс размахнулся – мечи повиновались, завывая от ярости. Тонко гудел, словно натянутая струна, Драгнир. Шипел, точно ветер в ветвях, Иммельсторн.
«…окончится тупиком!»
Алмазный и Деревянный мечи словно сами нашёптывали слова нужных заклятий. Откуда-то сверху, из фиолетовой тьмы, из клубящихся облаков, вывалился вдруг скелет, нелепо размахивая костяными руками и ногами, рухнул чуть не на голову некроманта, за ним – ещё и ещё.
Словно там, «наверху», вскрывались нижние слои кладбищ, переполненных погостов и катакомб. Впервые, наверное, неупокоенные лезли не вверх, а падали вниз – десятками и сотнями.
Ещё в воздухе они сцеплялись со всадниками Хаоса, хватали их за доспехи, за оружие, за всё, что могли, вгрызались, рвали зубами и ногтями; срывали шлемы, норовили выдавить глаза, перегрызть горло…
Это было сладко.
Какие враги устоят перед ним, когда к нему вернулись Мечи?!
Какие драуги? Какие ещё твари, угнездившиеся под старыми могилами, в склепах и криптах, злобные, голодные и ненасытные? Я – Разрушитель! Я покорю вас и поведу войной!.. Я смету этот нелепый фиолетовый город, невесть кем тут возведённый, я покорю его!..
Мёртвые сыпались с неба всё гуще, смыкали ряды, всячески избегая лишь золотого пламени. А Мечи всё звали и звали, и все, кто умер, охваченный ненавистью, кто пал, не успев последним усилием вогнать клинок в торжествующего врага, не успев отомстить, – все они вливались в воинство некроманта, уже сейчас огромное, и всё растущее с каждым мигом.
Всадники Хаоса прекратили атаку. Перед ними вздымался сплошной вал скелетов, трупов разной степени разложения, отвратительная шевелящаяся масса, не боящаяся ни огня, ни конечного разрушения. Мертвяки повиновались малейшему движению Мечей, пожелай некромант – и они устроили бы тут балет любой сложности.
Теперь сила уже не обрушивалась на крылатых всадников могучим ураганом, ничто не преграждало им путь; и, завывая, стражи Города греха низринулись прямо на воинство некроманта, не обращая внимания на потери.
«Ты наш! Ты наш!» – загремело со всех сторон. «Мечи! Мечи! Мечи!»
Мечи!.. Всесильные, всемогущие, лакомая добыча. Мечи, сгинувшие в его мире, – а вы, неведомые, так надеетесь на их возрождение тут?…
Взмах Алмазного меча – он внезапно удлиняется, сверкающее белым лезвие рассекает шевелящийся вал из мёртвых тел, погружается в расселину; золотистое пламя обнимает его, языки солнечного огня обвиваются вокруг клинка, тянут его на себя, тянут со всевозрастающей силой.
Мёртвые воители, отданные мёртвым же небом, поднялись, принимая на себя удар крылатых всадников, однако некромант не спешил им на помощь. Взмах Деревянного меча – и он точно так же погружается в трещину, с хрустом, словно бы рвётся плотная мешковина; и осколок тверди с Фессом и неподвижно застывшей Аэ, точно льдина, подхваченная сильным течением, начинает двигаться.
Рассыпается вал из дёргающихся мёртвых тел, обломок плывёт, покидая область золотистого пламени, оставляя позади и подстроенную западню, и свистящие над головой крылья адских воинов. Не важно, иллюзия они или реальность, Кэру Лаэде здесь нечего делать.
– Что ты задумал?… – не выдержала драконица.
Некромант улыбнулся. Он знал – сейчас начнётся настоящая атака, как только «они» поймут, что здесь происходит.
– Аэ. Ты готова?
– Я всегда готова, – пылко откликнулась та. – Но что…
– Сейчас увидишь.
Он произносил какие-то бессмысленные слова, вглядывался, вглядывался в глаза стоящей рядом драконицы, искал подтверждение жуткой догадке и надеялся, что нашёл их.
Пальцы его разжались, выпуская Драгнир с Иммельсторном, и Аэсоннэ вдруг конвульсивно дёрнулась.
– Ты что?! Зачем?!.
– Не бойся, – как мог безмятежно сказал он. – Это не имеет значения. Мы всё вернём. Вот смотри…
И резким, отчаянным движением вогнал лишившийся черепа посох прямо в твердь их подхваченного течением островка.
Мимо проплывали уродливые пирамиды и зиккураты, Город греха точно отодвинулся, сделавшись вдруг ярмарочной декорацией. Вокруг заплескалась тёмная пустота, словно волны таинственного моря; острия обелисков, и без того полыхавшие, вдруг словно раскалились до светло-алого, сила забилась в конвульсиях, и ладонь некроманта свело от боли.
Однако посох он так и не выпустил и ладонь не разжал.
– Что ты делаешь?! – Аэсоннэ кинулась к нему, но в этот миг справа и слева из-за вдруг оказавшихся рядом пирамид вырвалась пара крылатых существ, во всём подобных тем, что встретили свой конец наверху, в склепе на кладбище Сен-Мар.
– Держи! Держи посох как следует!..
Драконица повиновалась. Стиснула разогревшееся древко, скрипнула зубами от боли.
– Терпи! Совсем чуть-чуть!..
Некромант прыгнул на край островка. Привычно крутанул глефу.
Демон уклонился от молодецкого замаха, попытался достать некроманта хвостом, усаженным шипами, так похожим на драконий. Не преуспел, взмыл над островком, зашипел яростно.
– Долго ещё? – выкрикнула Аэ.
– Смотри на него! Смотри!
– Смотрю! Он… он живой!..
Фесс выдохнул.
Тёмный посох, отполированный его руками, вздрогнул раз, и другой, и третий. Короткие болезненные судороги прокатились по некроманту, каждый мускул сокращался и сжимался, так что Кэр едва не выпустил оружие. Торец посоха погружался в сухую безжизненную твердь, уходил всё глубже; и всё-таки он оставался просто посохом.
– Я больше не могу! – взвизгнула вдруг Аэ. – Жжётся!..
Вторая крылатая бестия пронеслась над самой головой Фесса, мало не достав когтями. Гибельное заклятие смертельной гнили и распада он встретил глефой, стремительным её росчерком и руной разрушения.
Он боялся взглянуть в глаза Аэ. Боялся, что дрогнет, что не решится; но стоило услыхать вскрик «жжётся!», как последние сомнения отпали.
Взмах. Шипение воздуха, разрезаемого острым искрящимся лезвием. Остриё клинка соприкоснулось с шеей девушки чуть пониже уха, рассекло плоть; тёмная кровь ударила фонтаном, полилась на древко посоха, струйки её обнимали тёмное дерево, впитывались, втягивались им.
Колени неотличимого от драконицы Аэсоннэ существа подломились. Хрипя, оно рухнуло, щедро поливая вонзённый посох собственной кровью.
Сухая древесина, пропитанная пóтом, содрогнулась. По гладкой поверхности побежали трещины; вот из одной высунулся тонкий серебристый росточек, затрепетал, задрожал, выпуская один за другим серебристые с жемчужными прожилками листья, так похожие на волосы драконицы Аэсоннэ.
