Уставился в телевизор. И через мгновение разом протрезвел.
Вскочил и сам же сел обратно, потянулся к пульту и сделал звук громче. Бесполезно. Новостной блок был на французском, но кое-какие слова сознание выцепило безошибочно.
«Труп девочки»
«Юнисеф»
И ее фотография на весь экран. С улыбкой, надеждой в глазах и живая. Тут же перед глазами встала она, не такая, как по телевизору. Совсем-совсем не такая. А какая была по приземлению: с пустыми глазами выпотрошенной куклы.
Пустой желудок снова сжался, и я едва успел добежать до ванной. Минус одна таблетка аспирина. Интересно, как долго во мне продержится следующая?
Прополоскав рот, на трясущихся ногах, как циркач на ходулях, приковылял обратно. Рухнул на диван, морщась от громогласной скороговорки французского диктора. Хотел выключить, но студия сменилась репортажем — глава международной организации с каменным лицом отвечал на вопросы журналистов.
Камера в руках оператора метнулась вбок, выхватывая зрителей, и я окаменел с пультом в руках.
С воинствующим видом сжимая в руках бумаги, в первых рядах, среди представителей «Юнисеф», сидела она.
Элен Романова.
Глава 10. Элен
Поль заставил меня прождать в коридоре почти два часа, после чего наконец-то освободился и пригласил внутрь.
— Здравствуй, Хэллен, — сухо обронил он. — Присаживайся.
Вот как? И никакого Бодлера на этот раз и приглашений выпить холодного белого вина? Слишком официально для того, чей язык в последний раз пересчитал коренные зубы в моем рту, ты так не считаешь, Поль?
И все же я прикусила язык и села.
— Разве ты не должна была улететь… — Поль заглянул в документы перед собой, которые я не приносила и не давала. Выходит, он готовился ко встрече со мной настолько, что даже откопал мое личное дело? — Да, все верно, самолет в Россию вернулся еще вчера. А ты почему так и не улетела из Туниса, Хэллен?
Итак, Поль «Умею брать высокие ноты» Анри сидит по ту сторона стола, в костюме-тройке и лицо у него при этом, как у директора, которому не хочется, но нужно отчитать одну из учениц за прогулы. И, по его мнению, сейчас мне должно стать стыдно за неподобающее поведение.
Я прочистила горло.
— Я отменила бронь.
— Правда? — Поль выглядел удивленным. — Но почему?
Серьезно?
— Я не могу сейчас улететь из Туниса.
— Это я уже понял, Хэллен, я спрашиваю, почему? Что тебя держит в этой стране?
— Поль, — вкрадчиво сказала я. — Ты ведь был вчера на пресс-конференции. Они нашли тело одной из девочек. Ее имя было в моем списке, который я передала организации неделю назад.
— Ах да, список, — кивнул он рассеянно, вновь принимаясь перебирать бумаги, словно список мог оказаться там. — Так ты знала ее лично? Эту девочку? — он снова поднял глаза.
— Нет, но…
— Эль, — снова прервал он меня. — Позволь я буду называть тебя так?
Он спрашивает это сейчас? После одного секса и неудачного второго свидания, которое тоже должно было закончиться в горизонтальной плоскости?
— Эээ… Наверное.
Этот разговор нравился мне все меньше.
Поль сцепил руки перед собой на столе и сказал, взвешивая каждое слово:
— Послушай, Эль. Рядом идет война. Мы не можем защитить и спасти всех детей, как бы сильно мы этого не хотели. Я знаю, что тебе больно это слышать…
— Девочка не погибла на войне, Поль, — на этот раз его прервала я. — Ее жестоко изнасиловали и задушили на территории Туниса.
Повисла тишина.
Поль слабо кивнул, печально опустив уголки губ, и помолчал какое-то время, явно желая почтить ее память.
— Так вот… — снова заговорил он. — Ее тело нашли недалеко от границы, Эль. Ты знаешь, что южные границы Туниса то и дело нарушают ливийцы. Знаешь, для чего? Они часто похищают людей или убивают их в своей стране, а после подкидывают трупы в Тунис. Это нервы, Эль. Ты провела в горячей зоне полгода, и тебе нужно вернуться домой, чтобы «не перегореть» на работе.
— Знаешь, что Поль? Мне кажется, что из нас двоих это у тебя есть все шансы «перегореть». Ты спокойно сообщаешь мне, что я должна наплевать на судьбу своей воспитанницы и просто вернуться в свою страну.
Поль посмотрел на меня долгим странным взглядом.
Медленно кивнул.
— Да, именно это я и предлагаю. Тебе — вернуться домой. А специальной комиссии из профессионалов — заняться тем делом, которое они умеют лучше всего. Ты всего лишь детский психолог, Эль. Ты не арабка, не из полиции и даже не мать этой девочки.
Я резко выпрямилась. С таким же успехом он мог просто отвесить мне пощечину.
— Хочешь сказать, что мне не о чем переживать и комиссия из специально обученных людей найдет всех остальных девочек и мою Замиру, в том числе, живыми и невредимыми. А то, что ее имя есть в моем списке пропавших детей, это просто совпадение. Да, Поль?
Поль развел руками.
— О чем я и говорил, Эль. Тебе просто необходимо отдохнуть! Замира Мухаммед — не твоя. Она не принадлежит и никогда не принадлежала тебе, Эль. Послушай, — он коснулся моей руки через стол, — я твой друг и отношусь к тебе как к хорошему другу. Я желаю тебе добра. Ты восприняла слишком близко судьбу этой погибшей девочки и теперь чересчур сильно переживаешь из-за Замиры. Тебе нужно сохранять дистанцию, разделять свою и их жизни, Эль, иначе это непрофессионально с твоей стороны.
— Непрофессионально? — ахнула я.
— Именно так. Послушай, давай я пробью по своим каналам тебе новый билет, хотя его сложно будет найти сейчас, в разгар сезона, но я помогу тебе. Во имя всего, что у нас было.
— Это строчка из Бодлера, Поль?
Он пожал плечами и улыбнулся.
— Может быть.
Я нагнулась ниже к столу, вынуждая его податься ко мне.
— Знаешь, что такое действительно настоящий непрофессионализм, Поль? Это не реагировать на регулярные исчезновения девочек. Это нежелание оторвать свою задницу со стула и поехать туда, на границу, чтобы убедиться, что ее тело слишком далеко от границы, а еще от маршрута автобуса, в который ее предположительно посадили в лагере, но она почему-то так и не доехала до Столицы. Вот что такое непрофессионализм, Поль. Вот, что такое «перегореть». Это сидеть в офисе под кондиционером и перебирать бумажки.
Поль скривился, как будто хлебнул лимонного сока и сжал пальцами переносицу.
— Мне больно слышать такое от тебя, Эль.
— Так сделай что-нибудь. Собери достаточно людей, пусть опросят всех тех беженцев, которых перевозили вместе с другими пропавшими девочками. Не может никто ничего не знать. Не могут дети сесть в автобус, а потом случайно оказаться мертвыми в пустыне! И они не могут делать это с такой регулярной эпизодичностью!
