Я преодолел коридор, ни с кем не прощаясь. Считалось, что из тюрьмы надо уходить по-английски, а затягивать прощания было плохой приметой. Не знаю, с какой стати я стал таким суеверным, но на всякий случай, я решил придерживаться традиций.
Хуссейни вывел меня в узкий дворик у главного входа. Ради меня никто не стал распахивать главные ворота, через которые въезжали автобусы с заключенными.
Переговариваясь с Хуссейни, не глядя на меня, охранник просто толкнул ногой узкую боковую дверцу.
Я же остался стоять. Вот так? Я должен уйти вот так? Больше похоже на розыгрыш.
Хуссейни переглянулся с охранником и рассмеялся.
— Передумал, Бекхэм?
Они снова стали разговаривать вполголоса, не обращая никакого внимания на меня. Похоже, не я один тут чтил приметы.
Пригнув голову, перешагнул через высокий металлический порог. Всего шаг, а тюрьма уже позади. Дверца с лязгающим шумом железного замка тут же закрылась за моей спиной.
Все было действительно вот так просто.
Вокруг простиралась пустыня, насколько хватало взгляда. Хотел бы я сказать, что свобода пахла иначе — но нет. Может быть, потому что ветер продолжать дуть со стороны тюрьмы.
На дороге, прислонившись к капоту, заведенного черного «Лексуса», стоял дядя Филипп.
Один.
Что ж… Ладно.
Глубоко вздохнув, я подошел ближе. Молча пожал протянутую руку, обошел машину и сел на переднее сидение, все-таки оглянувшись назад. Мне не показалось, других пассажиров в машине не было.
Дядя пристегнул ремень безопасности и спросил, когда я пристегнул свой, поморщившись от давления на ребра:
— Сильно болит?
— Терпимо.
Машина тронулась.
Я прочистил горло и сказал:
— Наверное, я должен поблагодарить тебя.
— Наверное, — согласился дядя, глядя на дорогу.
Черт. Это почти как разговаривать с самим собой.
Я опять кашлянул.
— Ну тогда… Спасибо за все, что ты сделал. И прости за то, что тебе вообще пришлось это делать.
— Невероятно. Я все-таки дожил до то этого дня, — улыбнулся он. — А всего-то и надо было, чтобы тебе ребра основательно пересчитали.
Я пожал плечами и спросил как можно безразличней:
— А как дела вообще?
— Что именно тебя интересует?
— Погода, — огрызнулся я. — Давай не будем делать вид, что ты не понимаешь, о чем я.
— Предпочитаю говорить прямо, ты же знаешь. Ты и сам не любил экивоки. Что же изменилось?
Все изменилось.
Разве мог я представить, что полгода буду думать об одной и той же женщине, постоянно прокручивая в памяти ее голос, тело и даже запахи?
За это время я вознес ее на такой недостижимый пьедестал, что падать теперь было больно. Мне хотелось, до боли в груди хотелось, чтобы она ждала меня все это время, хранила чертову верность, которую я не просил ее хранить, но все же.
Я хотел, чтобы она первая выбежала мне навстречу.
Но Элен здесь не было.
А услышать сейчас от дяди, что вообще-то строптивая русская недотрога давно укатила в свой Петербург или вышла, не дай бог, замуж и вообще-то спокойно живет дальше… С таким же успехом он мог просто протянуть мне пистолет с единственной пулей, чтобы я размазал свои мозги по этому белому кожаному салону.
Я сам допустил ошибку, когда в минуту слабости позволил себе мечтать о ней. Был уверен, что она — та самая. А сейчас просто злился на себя за это, но под руку попался только дядя.
— Прости.
Дядя даже оторвался от дороги и с удивлением воззрился на меня.
— Извиняешься во второй раз за полчаса? Надо же! Даже за пятнадцать пройденных лет я не слышал от тебя двух извинений подряд, как сейчас. Не думал, что скажу это, но тюрьма определенно пошла тебе на пользу.
Я стиснул кулаки, но промолчал.
Прямая, как стрела, дорога вела нас к городу.
— Я снял тебе квартиру, — сказал Фил. — По правилам тунисского законодательства, после условно-досрочного освобождения у тебя обязательно должно быть свое жилье, иначе тебя отправят обратно за решетку. У граждан Туниса, как ты понимаешь, с этим проблем нет, другое дело — ты. Решил, что ты не захочешь жить в отеле после всего.
— Наверное, да. Спасибо.
— Пожалуйста. Второй пункт на повестке дня — работа. Есть идеи?
— Я могу работать, несмотря на судимость?
— По закону ты обязан, — уклончиво ответил дядя. — А вот найти тех, кто возьмет тебя на работу, будет уже сложнее.
— Ясно.
— Ты немногословен.
— Я, знаешь ли, не в отпуске провел последние полгода. Что-то еще?
— Ты же понимаешь, что в небо тебе теперь путь заказан?
Вопрос повис без ответа.
Это я знал. С самого начала, когда только попросил Американца привезти мне пару пушек и гранату. Но я надеялся, что смогу найти смысл жизни на земле.
— Где она? — не выдержал я.
— Кто?
— Ой, ну хватит уже! — взорвался я. — Где Элен? Женщина, о которой я просил тебя позаботиться! Где она?
— Ах, ты про Элен, — кивнул дядя.
И все.
— Ты издеваешься? — сузил я глаза.
— Возможно, — ответил он и рассмеялся. — Боже, Джек. Не могу поверить, что ты так на это ведешься.
— Вообще-то я все жду ответ, Фил.
— Ну раз ждешь… Сегодня Элен отправила первых двух девочек по иммиграционной программе в Канаду. У нее были очень важные дела, поэтому она никак не могла поехать со мной.
В горле пересохло.
— Так она… здесь?
Дядя кивнул.
— Она уезжала после той выходки в карцере, когда обматерила на русском начальника полиции и всю его родню вплоть до седьмого колена, но сейчас она здесь, да.
Я не сдержал улыбки.
— Я был уверен, что мне привиделось.
— Это неудивительно, учитывая, в каком ты был тогда состоянии.
— Так значит, она все-таки занимается фондом? У нее все получилось?
— Получилось, — улыбнулся дядя Фил. — Ты в ней не ошибся.
Сердце ухнуло в пропасть.
Насколько не ошибся? Она ждет меня? Она останется со мной, когда я приеду? Она вообще ждала меня все это время? Умирала от желания встретиться со мной также сильно, как я?
Или всего лишь горячо поблагодарит меня за то, что я сделал, ведь у нее еще не было возможности это сделать, а потом уйдет в свой собственный дом, к другому мужчине?
