В открытом океане восприятие начинает выкидывать разные забавные трюки. Кусок пенопласта, плывущий в полумиле от лодки, кажется авианосцем, маячащим на горизонте. Предметы, находящиеся на глубине трех метров, увеличиваются толщей воды и искажаются до неузнаваемости. При отсутствии надежных ориентиров каждый плавающий объект воспринимается по-другому, и поэтому здесь с легкостью можно принять желаемое за действительность. КАК И ПУТЕШЕСТВЕННИКИ, ИДУЩИЕ ЧЕРЕЗ ПУСТЫНЮ, АЛЬВАРЕНГА И КОРДОБА НЕ БЫЛИ УВЕРЕНЫ В ТОМ, ЧТО ВСЕ, ИМИ УВИДЕННОЕ И УСЛЫШАННОЕ, СУЩЕСТВУЕТ НА САМОМ ДЕЛЕ.
У их ног плескалась лужа грязной морской воды, напоминая о необходимости постоянно избавляться от нее. Альваренге с Кордобой так и не удалось вычерпать лодку досуха. У двигателя не было крышки и шнура, поэтому он выглядел жалким, будто голым. Почти все рыбацкое снаряжение было смыто за борт и теперь плавало где-то в море, а их рация и навигационный прибор лежали на дне океана. Проведя осмотр своих запасов и инструментов, рыбаки выяснили, что у них осталось немногое из оснащения: длинная деревянная доска, пластмассовое ведро с одеждой, тупой рыбацкий нож с треснувшей рукояткой, мачете, деревянная дубинка, пустой кофр для льда с крышкой, несколько канистр из-под чистящего средства, небольшой моток нейлонового шнура, бесполезный двигатель и одна раздавленная красная луковица, найденная под скамьей спустя пять дней после шторма. Или он длился четыре дня? Восприятие времени также было нарушено в этом мире, где не было ни часов, ни календаря. Рыбаки придерживались первобытного ритма существования и отсчета времени: тепло на восходе солнца, изнуряющая дневная жара, облегчающая прохлада вечера и таинственная тьма ночи. Альваренга и Кордоба сильно мерзли с самого начала бури. Ветер пронизывал насквозь их мокрую одежду. Они постоянно тряслись от холода и провели четыре ночи в положении, которое инструктора-тренеры «морских котиков» армии США называют «щенячий клубок».
* * *
В это безоблачное утро, когда солнце только поднималось над поверхностью океана, Альваренга решил переименовать свою лодку. Первоначальное название судна не блистало оригинальностью: «Береговой креветколов № 3». Альваренга решил, что его корабль, выстоявший против Нортено, дважды чуть не перевернувшийся, потерявший все свое оснащение и вдобавок еще лишившийся мотора, заслуживает носить более громкое имя. И поэтому он назвал свою лодку «Титаник». Скромное суденышко прошло через множество испытаний, так что Альваренга как капитан имел полное право гордиться им. «Моя лодка даже лучше “Титаника”, — сказал он. — Ведь тот гигант затонул в океане, а моя посудина выстояла!»
Согревшись и разомлев под припекающими лучами восходящего солнца, рыбаки подняли с пола трехметровую деревянную доску, положили ее на две скамьи вдоль лодки, устроив таким образом себе импровизированную кровать. Сняв промокшую одежду и оставшись в одном нижнем белье, напарники подставили свои тела первым лучам солнца. Из-за беспрестанного вычерпывания воды плечи и руки Кордобы были так натружены, что он едва мог двигать ими. У него были многочисленные синяки и ссадины по всему телу (многие из них глубокие) из-за того, что его постоянно бросало из стороны в сторону по лодке. Парень был благодарен своему капитану. Ведь когда он свалился за борт, то не сгинул в море только благодаря быстрой реакции Альваренги.
В тот день над ними пролетел самолет. «Мы даже смогли различить надпись у него на борту “Т-А-С-А”, — сказал Альваренга. — Думаю, он направлялся в Тапачулу или в Мехико. Мы пытались подать пилотам сигнал, но они не заметили нас». Кордоба так расстроился, что совсем пал духом. Он был уверен, что им было суждено встретить медленную, мучительную смерть.
— Мы умрем, мы непременно умрем, — стонал он.
— О чем ты толкуешь, чувак? Прекрати ныть. Мы не умрем, — ругал Альваренга своего напарника. — Не надо так думать. Я вовсе не собираюсь погибать в море. Спасатели обязательно найдут нас и спасут. Мы выберемся из этой передряги.
— Не уверен, — отвечал Кордоба, протяжно всхлипывая. — Совсем не уверен в этом.
Вскоре, однако, обоих одолела усталость, и рыбаки забылись глубоким сном. Голова Кордобы лежала у ног Альваренги. Они с трудом умещались вдвоем на узкой доске, поэтому, когда Альваренга шевелился во сне, Кордоба тут же просыпался. Они проспали все утро поверхностным неглубоким сном, время от времени окропляя водой руки и ноги, чтобы охладить разгоряченное тело, но не осмеливаясь окунуться в море целиком. Солнце пригревало, становилось жарко, и напарники нежились под ласковыми лучами.
Когда они проснулись, обоих обуяла страшная жажда. Но ее нечем было утолить, так как запасов воды у них не осталось. Вокруг то и дело проплывали кокосовые орехи, и вид этих свежих тропических плодов раззадоривал Альваренгу. Он видел, как они проносились мимо, мог прямо-таки почувствовать вкус прохладного кокосового молока у себя во рту. Вот появился еще один круглый коричневый шар. Потом показалось сразу несколько орехов, соединенных вместе в гроздь, как виноград. Гроздь плыла по течению и манила его. Давай, мол, подплыви и возьми меня. Но Альваренга не поддался соблазну. Он был выносливым и отважным пловцом и часто по утрам совершал многочасовые заплывы, исследуя воды лагуны, акваторию перед своим бунгало из пальмовых листьев. Но здесь, в открытом океане — это было совсем другое дело. Альваренга знал, что акулы всегда рядом, даже если на поверхности воды не видно их треугольных плавников. Даже если орех проплывал близко от лодки, понадобилось бы не менее минуты, чтобы доплыть до него и вернуться обратно. Предположим, что он смог бы уложиться и в тридцать секунд, но Альваренга опасался, что акулам потребуется куда меньше времени, чтобы среагировать на барахтанье потенциальной жертвы.
Альваренга сам не видел, как человека съедает акула, но, как и другие рыбаки Коста-Асуль, был премного наслышан о мерзких подробностях смерти своего бывшего босса, капитана Джио. Это был ворчливый старик, ветеран рыболовного дела. У него был хриплый, дребезжащий голос: когда-то давно пуля пробила ему гортань, и он сипел при разговоре. Несколько лет назад Джио возвращался домой на перегруженной лодке, идя на полном ходу, и напоролся на бревно. Удар был такой силы, что рыбака выбросило за борт. Лодка же отклонилась от курса, а к тому времени, когда напарник опомнился и повернул обратно, расплывающееся красное пятно в бурлящей воде и десяток треугольных плавников, ходящих кругами по поверхности океана, говорили о том, что в похоронах Джио уже нет необходимости. Он увидел лишь следы ужасной смерти своего капитана. Очевидно, акулы подстерегали их под бревном или кружили рядом с лодкой. История Джио и собственный рыбацкий опыт Альваренги напоминали ему о том, как невелика цена жизни человека, осмелившегося плавать в этих водах. Как бы сильно он ни желал отведать свежего кокосового молока и полакомиться мякотью ореха, здравый разум преобладал. Рыбак предпочел подождать, пока они не окажутся рядом с лодкой.
В ту первую ночь после шторма, на шестой день нахождения в море, Альваренга и Кордоба почувствовали нечто странное. С одной стороны, они были в отчаянии, оказавшись в заложниках у стихии, но с другой, их захлестывало ощущение безграничной свободы. Они находились далеко в море, гораздо дальше, чем когда-либо заплывал кто-то из рыбаков, но в условиях полного штиля, когда вокруг не бушевали ревущие волны, когда на небе мерцали звезды, освещая слабым светом безбрежную гладь океана, когда не было ни малейшего дуновения ветра, напарникам стало казаться, что они наконец прибыли в тихую безопасную гавань. «Мы поднимали головы и видели самолет, подмигивающий нам огнями, — говорит Альваренга. — И МЫ ДУМАЛИ: КАК ЖЕ СЧАСТЛИВЫ ТЕ ЛЮДИ, ЧТО ПРОЛЕТАЮТ НАД НАМИ. У НИХ ЕСТЬ ЕДА. ОНИ НАХОДЯТСЯ В ТЕПЛЕ И КОМФОРТЕ, У НИХ ЕСТЬ ЭЛЕКТРИЧЕСТВО И СВЕТ. ОНИ БЕСПЕЧНЫ И БЕЗЗАБОТНЫ, А МЫ ТУТ СТРАДАЕМ ПОСРЕДИ ОКЕАНА».
