У Альваренги было много свободного времени. Ежедневная жизнь не только стала терпимой, но и в каком-то смысле приносила странное удовольствие. Используя кости спинного плавника рыбки-спинорога, сальвадорец занялся портняжным делом. Его черная лыжная шапочка-маска для лица разваливалась на части, но отдельные нити были крепкими, поэтому он распустил ее на пряжу и подштопал толстовку Кордобы с черепом и костями. Капюшон у нее почти отваливался, и на нем требовалось поставить заплату. Сидя на растрескавшейся и погнутой скамье лодки, Альваренга прокладывал аккуратные стежки туда-сюда, прилаживая капюшон к толстовке. Шитье позволило ему расслабиться, и после он принялся выкраивать пару мокасин из акульей кожи, словно усеянной тысячью невидимых шипов. Положив кусок кожи на дно лодки, Альваренга производил измерения, затем обрезал его вокруг своей ступни. Мокасины были на ремешках, как сандалии. Эта грубая обувь прикрывала подошву, оставляя большие пальцы открытыми и позволяя воде выливаться.
В качестве подушки сальвадорец использовал буй размером с футбольный мяч, выловленный из океана, где плавало много всякой всячины. Сделанный из полого металлического шара, буй, c облупленной краской, был его любимым предметом интерьера в лодке. Кладя на него голову и закидывая ноги на скамью, чтобы расслабить поясницу, Альваренга отдыхал, наслаждаясь видом мерцающих звезд, проплывающих над головой. Лунный свет струился по поверхности океана и проникал в толщу воды. Под собой Альваренга мог видеть силуэты тунцов, акул и черепах, а также какие-то таинственные тени, появляющиеся из тьмы и уходящие снова в глубины.
Из хвостов пойманных птиц Альваренга выдергивал самые красивые перья и вставлял их в свою кустистую шевелюру. Смотрясь в воду как в зеркало, он составил себе целую коллекцию плюмажей. Когда ему требовалось защитить голову от солнца, вогнутый черепаший панцирь становился сомбреро, принося облегчение и служа стильным головным убором.
В попытке нарастить утраченную мышечную массу Альваренга занялся физическими упражнениями: он приседал и ходил от носа к корме — всего восемь шагов в один конец, — отсчитывая двести длин корпуса лодки. Впрочем, придерживаться режима физкультурных занятий было для него чересчур. Приятное ничегонеделание являлось наградой за каждодневные труды и старания, поэтому он быстро потерял интерес к спорту и выбросил его из своего распорядка дня. Обзаведясь стабильным и даже щедрым источником пищи, Альваренга сумел набрать вес, да и общее состояние организма улучшилось. Его худощавое, долговязое тело снова стало обрастать тонким слоем жира. Религиозные посты, которые устраивал Кордоба, были теперь уже давно канувшим в Лету ритуалом. Альваренга ел почем зря. «Я съедал до восьми маленьких птиц за день, — признается он. — Дважды мне становилось плохо от переедания. Я жрал как волк, поэтому пришлось сесть на диету. Вместо того чтобы постоянно что-то жевать, я установил три приема пищи в соответствующие часы: завтрак, обед и ужин».
Хоть Альваренга и не подозревал о том, у него было оптимальное сложение и возраст для выживания в чрезвычайной ситуации. Он был не слишком высок и мускулист, и для поддержания сил ему не требовалось большого количества калорий. В свои же тридцать семь лет рыбак обладал максимальной силой и огромным опытом.
Для поддержания психического здоровья Альваренга начал совершать длинные воображаемые путешествия. ЕГО ЛИЧНОСТЬ КАК БЫ РАЗДВОИЛАСЬ. ТЕПЕРЬ У НЕГО БЫЛО ДВА ОБЛИЧЬЯ: АЛЬВАРЕНГА-ЖЕРТВА И АЛЬВАРЕНГА-РАССКАЗЧИК. ЕГО ТЕЛО ПРИНАДЛЕЖАЛО ПЕРВОМУ, А РАЗУМ ПЕРЕКОЧЕВЫВАЛ ВО ВТОРОЕ.
Он проводил долгие вечера, беседуя с океаном и обращаясь к нему как к женщине. Посылал мольбы морю, уговаривая «освободить его», и с жаром ругал свою госпожу. «Когда, ну когда же ты вытащишь меня отсюда? — вел Альваренга свой монолог, украшая и щедро сдабривая его иронией. — Должно быть, нести меня по волнам большая обуза для тебя. Так что выбрось меня лучше на берег. Я ведь такой тяжелый. Ты не заслуживаешь этого. Ты уже несешь меня в-о-о-о-о-н сколько. Должно быть, ты уже утомилось. Тебе надоело. Не неси меня больше. Ведь я даже не плачу тебе».
«Юмор — ключевой фактор выживания. В экстремальной ситуации чувство юмора — первое, что уходит, и последнее, что возвращается, — говорит доктор Джон Лич, физиолог, специалист по исследованию воздействия чрезвычайных ситуаций на организм человека. — У нас есть специальный термин для обозначения утраченного чувства юмора. Поэтому если человек в полной мере сохранил способность смеяться, значит, он успешно адаптировался и приспособился к ситуации».
Страдая от одиночества и невозможности получить самые простые удовольствия, Альваренга нашел убежище в созданной им же самим виртуальной реальности. «Рядом не было ни одного растения, — рассказывает он. — Я не мог даже просто поговорить с другим человеческим существом». Он выдумывал истории о красивых женщинах и оттачивал и совершенствовал свое искусство мечтать, пока бодрствовал. Эти выдуманные истории были отдушиной, его психологическим убежищем.
Психологи назвали бы это сочетанием самогипноза и самообмана. Для Альваренги это был способ привнести удовольствия в мир, напичканный одними ужасами и страданием. Стив Каллахан определяет свое психическое состояние спустя десять недель плавания на плоту в Атлантическом океане как весьма нестабильное. «Твои взлеты, удачи и радости превозносят тебя на самый верх. Ты справляешься с какой-то действительно трудной задачей, и у тебя сразу появляется ощущение, что ты король мира, — говорит Стив, описывая свои эмоции во время дрейфа длиной в 76 дней. — А затем вдруг малейшая неприятность, понижение настроения, неудача, и ты откатываешься назад, ты просто раздавлен».
Альваренга воображал альтернативную реальность в мельчайших подробностях. Позднее сальвадорец с предельной честностью мог сказать, что, будучи в одиночном плавании в море, он попробовал изысканнейшие блюда и занимался исключительным сексом с прекраснейшими женщинами. «Мысленно, в своих фантазиях, я варил себе кофе каждое утро», — смеется он.
«Среди “морских котиков” армии США принято практиковать разговор с самим собой, используя положительные утверждения применительно к себе, — объясняет один из инструкторов. — Мы говорим сами с собой постоянно. Иногда критикуем себя, иногда проговариваем и описываем все те плохие вещи, которые видим вокруг. Это очень полезно. Это также помогает уйти от соблазна ввергнуться в состояние страха, паники и отчаяния».
Альваренга оттачивал искусство обращения к вымышленному миру. Утро он начинал с длинных прогулок. «Я ходил по лодке от носа к корме, воображая, что брожу где-нибудь в другом месте. Мысленно я переносился на шоссе, забирался в машину и отправлялся в поездку. В другой раз я доставал велосипед и ехал на нем. Поступая подобным образом, я обманывал свой разум, заставляя его поверить, что действительно делаю все эти вещи. Что не просто сижу в лодке и медленно умираю».
Но подобно тому, как прекрасная осень сменяется суровой зимой, так и в центре Тихого океана за пиршеством следовал голод. Когда на небе появилась новая луна, Альваренга понял, что снова лег на западный курс. Ему потребовалась целая вечность, чтобы вырваться из лап океанского вихря. За пять полных лунных циклов он продвинулся вперед ненамного. В течение двух полных лунных циклов он на самом деле двигался на восток, то есть обратно к Мексике. Однако теперь его несло на запад со скоростью две мили в час. АЛЬВАРЕНГА ВОЗРАДОВАЛСЯ ЭТОМУ ИЗМЕНЕНИЮ, НО ОЧЕНЬ СКОРО СДЕЛАЛ УЖАСНОЕ ОТКРЫТИЕ: ПРОЩАНИЕ С ОКЕАНСКИМ ВИХРЕМ ОЗНАЧАЛО ПРОЩАНИЕ С РАЕМ. ПИЩА СТАЛА ИСЧЕЗАТЬ. ОН СНОВА ОБНАРУЖИЛ, ЧТО НАХОДИТСЯ В ПУСТЫНЕ.
