Я потихоньку тяну на себя край одеяла. Хотя бы прикрыть голые ноги.
Этого достаточно.
Потому что как только голова касается подушки, я мгновенно засыпаю.
Не одна. Не в гробовой тишине. Рядом с человеком, которого абсолютно не знаю.
Глава седьмая: Антон
Даже сквозь сон, еще толком не закончив досматривать увлекательный, созданный моим мозгом триллер, я чувствую две вещи.
Приятная тяжесть от утреннего стояка, который у меня случается четко каждое утро, как по часам.
И упругие женские ягодицы, в которые им упираюсь.
Черт.
Одергиваю собственную руку, потому что в холостяцкой жизни есть свои прелести. Например — без проблем и в свое удовольствие подрочить утром, особо ни о чем не думая и ничего не представляя, просто чтобы яйца перестали быть тяжелыми, и в теле появилась приятная бодрость.
Но в своей кровати я не один. За три месяца порядком от этого отвык и первые секунды пытаюсь прикинуть возможные варианты развития событий.
Вряд ли шарахающаяся даже от случайного прикосновения девушка будет так уж рада проснуться с ощущением члена между «булочками». Откуда в моей голове дурацкий слэнг? Не использую его, а уж тем более не это слово. И хоть формально это она пришла ко мне в постель, не очень хочется произвести впечатление извращенца, у которого встает на любую женскую задницу.
Правда, меня реально распирает от любопытства приподнять край одеяла и все же оценить ее задницу, но я держусь и снова напоминаю себе, что с этой девушкой лучше быть максимально деликатным. Не потому, что я растаял и пустил слюни, а потому что, по непонятной мне причине, не хочу влезать на ее территорию, пока меня туда официально не пригласят.
Но я не был бы мужчиной, если бы хоть не попытался представить, что под моим одеялом сочная упругая задница: не большой «орех», а что-то такое, что поместится в ладони, что захочется сжать и посмотреть, как на белой коже останутся следы.
Ни хуя это не хорошая идея, потому что бедра непроизвольно толкаются вперед — и чувствительная, налитая кровью головка приятно трется о теплую кожу.
Йен вздрагивает, напрягается. Я вижу, как ее спина едва заметно вытягивается, и плечи поднимаются в напряженном вздохе.
— Прости, что пришла, — говорит виноватым голосом, не рискуя повернуть головы. — Я… сейчас могу уйти.
Не хочу, чтобы уходила. Пусть даже это прозвучит как сентиментальная чушь.
— Тебе идет моя кровать, малыш.
Она снова вздыхает: на этот раз не так натянуто, глубже. Шевелится под одеялом, и мы оба снова замираем, притрагиваясь друг другу ниже пояса.
— Есть хочешь? — чтобы скрасить неловкость, спрашиваю я.
— Мммм… Меньше, чем спать, — мычит Йен.
— Тогда закрывай глаза и не поворачивайся — я встану, закрою жалюзи.
После затяжных дождей, кто бы поверил, что с утра будет целое настоящее солнце?
Но раз мы решили, что еще не готовы просыпаться, то пошло-ка это солнце куда подальше.
Когда в спальне снова приятный полумрак и я поворачиваюсь, чтобы прыгнуть в постель, малышка уже лежит лицом ко мне, и сильно, как будто боится случайно увидеть страшную сцену из ужастика, жмурит глаза.
Забираюсь под одеяло, от греха подальше — стояк никуда не делся и хрен куда денется, пока я сам не решу эту «маленькую проблему» — поворачиваюсь к ней спиной.
Минуту мы пытаемся делать вид, что спим.
— Расскажешь про свои татуировки? — спрашивает Йен, и теплое дыхание почему-то приятно растекается по лопаткам. — Их… много.
— Расскажу, малыш, без проблем. — Меня потряхивает. — Прости, за три месяца отвык спать с женщиной.
— Мне уйти? — волнуется она.
— Нет. — Обычно, у меня нет таких потребностей, но видимо сегодня сложилась все звезды. — Сопишь забавно.
Писательница смущенно хихикает в ответ: мило и без наигранности. Уверен, у нее снова красные щеки.
И осторожно, как будто ищет границу допустимого, подвигается ко мне.
— Спину лучше не трогать, — предупреждаю я. — Личный бзик. Мне сразу щекотно.
— Угу, — сонно соглашается малышка.
А потом я чувствую очень трусливое, почти что на грани фола, прикосновение носа мне в затылок, в волосы. Вздох у нас, кажется, синхронный, один на двоих.
— Так хорошо? — осторожничает она.
Я чувствую ее рядом: тепло маленького тела под одеялом, прогиб кровати за спиной, дыхание в моих волосах и едва уловимый запах колючих белых цветов. Но при этом никто не лезет на меня, не дергает, не пытается изображать секс-бомбу.
Она интересуется, как нужно. Не просто так, а чтобы сделать мне хорошо и комфортно.
Я думал, так не бывает.
И для этого чувства есть только одно определение.
— Так просто пиздато, — отвечаю я и закрываю глаза. — Спи, малыш.
И хрен мы выберемся из постели раньше трех.
Глава восьмая: Йен
Bones — Low Roar
Пробуждение для меня — самая тяжелая часть дня.
Потому что мне повезло родиться человеком с буйным и сумасшедшим воображением. И мои сны куда ярче, чем реальность, в которой я существую, как в мыльном пузыре, который в любую минуту может лопнуть.
Мне всегда хочется задержать момент пробуждения, оттянуть его подальше, как ребенок, который вопреки запрету тянется к слишком дорогой игрушке на витрине.
Но в этот раз все по-другому.
И я даже знаю в чем дело, хоть это, пожалуй, самое странное, что только случалось со мной за последнее время.
Еще не открывая глаза — нарочно — тянусь куда-то вперед, наощупь пробую пальцами уже остывшую вмятину на соседней подушке. У Антона все очень в мужском стиле: обычные белые наволочки, пододеяльник и простынь. Я немного откидываю одеяло, потому что кажется, что на безупречно белом хлопке обязательно должны были остаться чернильные отпечатки рисунков с него на коже. Пытаюсь восстановить по памяти, но ничего не получается. Там точно была какая-то надпись в несколько строк — на внутренней части предплечья. И на второй руке черно-белый орнамент. Наверное, все это сделано с каким-то смыслом, как и все остальные рисунки, которые густо нанесение на его руки от плеч до почти самых запястий. И немного на спине, и на боку, ниже талии до середины бедра.
Я снова краснею, вспоминая, как проснулась и ощутила, что рядом со мной мужчина.
Роняю голову в подушку, буквально обнимаю ее двумя руками, втягивая запах, от которого кружится голова. Мой любимый аромат, который Саша безуспешно пытался «приручить», но каждый раз богатые и чумовые ноты раскрывались на его коже какой-то кислотой и горечью, и в итоге мне приходилось искать тысячи причин, почему он должен немедленно пойти в душ.
