Звонок моего телефона перебивает ее как раз вовремя, потому что Анне Павловне хватило бы ума сказать, что чужой ребенок будет мешать ее сыну штурмовать финансовый Олимп.
На экране фотография моего майора.
Я глупо прикрываю рот рукой. Никак не научусь нормально реагировать на его звонки.
Отвыкла, что мне может звонить мужчина. Саша вообще не очень любил телефонные разговоры, говорил, что ему их хватает по работе, так что мне писал короткие сообщения в духе автоответчика.
Сашин отец встает, чтобы толкнуть тост, и мне приходится сбросить звонок.
Практически наугад быстро набираю под столом: «Не могу сейчас говорить, перезвоню».
Тост у Сергеева — прямо циганочка с выходом. Вот уже где можно точно сказать, что яблочко от яблони упало впритык. Желает финансовых успехов, здоровья, чтобы сердце не болело. И на «сладкое»:
— И давайте уже свою Свистелку замуж, чтобы внук появился — учил бы его в футбол играть, пока тебя ревматизм не разбил!
Свистелка — потому что во втором классе у меня как-то синхронно выпали сразу два передних молочных зуба.
— Рано ей замуж, — отмахивает мой отец.
Саша долго смотрит в мою сторону.
Слишком долго, чтобы это не стало бросаться в глаза.
— Между прочим, Йени встречается с военным, — выдает моя мама ровно под звон соединенных бокалов и рюмок.
Это чтобы Сергеевы не думали, что только у них все устроено и с перспективой.
Только теперь на меня смотрит не только Саша, но и его жена.
Глава двадцать пятая: Антон
Я приезжаю из командировки задолбаный в ноль.
Вообще я люблю свою работу и чувствую себя в ней, как рыба в воде, но иногда такой пиздец по всем фронтам, что хочется послать все на хер, уволиться и завести, наконец, пруд с карасями в своей деревеньке, посадить клубнику, пару деревьев. Работать консультантом, получать столько, чтобы хватало на хлеб с маслом, и хотя бы до пятидесяти лет сохранить часть волос без седины.
Смотрю на себя в зеркало в ванной, провожу руками по мокрым волосам. А сохранять, по ходу, уже почти нечего. Хорошо, что стригусь коротко, а то был бы как Старец горы.
Я набрал Очкарика сразу, как только немного подзарядил телефон, хотя сначала собирался поспать час-другой. Но переступил порог дома — и вдруг стало странно одиноко, что никто не выбежал встречать на порог, рассказывая, что у нас на ужин.
И даже ни одной ее вещи не осталось — с чем приехала, с тем и уехала.
А вместо того, чтобы поболтать с малышкой пять минут, услышал в трубке гудки и сообщение вдогонку, что она занята.
Странно. Обычно охотно берет трубку и заговаривает меня всякой интересной и не очень ерундой. За пять-десять минут выдает такой поток информации, что я ее перевариваю целый день. О книгах, о фильмах, о своих творческих планах, о том, что учит японский язык и нашла новую интересную группу, на которую сразу присылает ссылку.
Иногда мне нужно просто слушать и поддакивать, не вторгаясь.
И это не потому, что Очкарик бестолковая или слишком в фокусе своего «Я».
Это нервы и неуверенность. Страх, что мне станет скучно. Кто-то внушил ей хреновый стереотип, будто мужика надо развлекать, иначе зачем тогда женщина?
Нужно что-то с этим делать, если мы будем развивать отношения.
Когда выхожу из ванной, еще раз проверяю телефон — ничего. И это от моей болтушки?
Может, что-то случилось? К тому чертовому сообщению эта любительница тыкать «скобки» в конце каждой фразы не добавила ни одной.
Падаю на кровать, мордой в подушку, снова набираю ее номер.
Она берет не сразу и говорит тихо, как будто переживает, что нас услышат.
— Ты играешь в шпионов? — тоже шепотом спрашиваю я, когда Йен сбивчиво здоровается.
— Нет, просто тут… много людей.
— На даче твоих родителей?
— Угу.
Блин, да что случилось-то?
— У вас ежегодный слет родственников?
— Хуже, — наконец, посмеивается она, но голос до сих пор напряженный и натянутый. — У папы День рождения сегодня. У нас Сергеевы. И Саша. С женой.
Так.
Сажусь, быстро перевариваю информацию. Она там на даче со своим бывшим и моей бывшей?
— Прости, что не сказала раньше, — извиняется Очкарик, пока я достаю джинсы и, прижав плечом телефон, одеваюсь. — Ты сказал, что работаешь, что устал. Не хотела ставить тебя в неловкое положение.
На самом деле, это как раз то, чего я очень не люблю — когда кто-то, не важно кто, принимает решение за меня, даже не пытаясь обсудить этот вопрос.
— Так, малыш, давай договоримся прямо сейчас — не решай за меня. Никогда. Я не маленький мальчик, меня не надо прятать за юбку.
— Извини! — слишком громко отвечает она.
Перегнул я со строгостью. Забыл, что говорю не с прожженной хваткой бабой, а с молоденькой неопытной еще почти девчонкой, которая краснеет от слова «член».
— Во всем, что касается меня, — уже мягче продолжаю мысль, — я всегда буду решать сам. По крайней мере, пока меня не разобьет маразм, и я не начну считать себя деревом.
— Хорошо, ворчливый Антошка, — быстро и послушно соглашается она. Кажется, что вот-вот расслабится, снова начнет щебетать какую-то забавную хрень, но нет — опять сопит.
— Так что случилось?
— Ничего.
— Не ври мне, — предупреждаю с нажимом.
Вот такой у меня характер — я не глажу по головке, я люблю по сути, жестко, напильником по всем острым углам.
— Наташа знает о нас.
— Ну и не по хуй ли? — Переключаю телефон на громкую связь, достаю свою любимую черную толстовку, влезаю в нее и ерошу волосы, чтобы быстро привести их с порядок. — Она тебе что-то сказала? Обидела?
— Нет. — Йен сглатывает, тянет паузу. — Но, кажется, твоей бывшей этого очень хочется.
Конечно, ей хочется. Я знал Наташку три года, и за это время она умудрилась настроить против себя мою семью, парочку приятелей и друзей. Потому что не умела держать язык за зубами и гонор несла впереди себя, словно победное знамя. А тут такой повод затравить соперницу не из своей весовой категории.
Йен не даст ей отпор. По крайней мере, пока я не научу малышку красиво и грамотно огрызаться.
— Женщина, ты меня сама пригласишь или приехать в наглую? Тогда хоть адрес скажи. — Щелкаю браслетом часов, спускаюсь по лестнице, засовываю ноги в свои любимые «спиды» под «Баленсиага». Прикид оторванный, конечно, но не в мундире же ехать.
С полки, где у меня всякое элитное бухло — некоторые бутылки еще с прошлого Дня рождения — беру коллекционный «Мартель» сорокалетней выдержки. Очкарик говорила, что ее отец — бывший военный. Значит, оценит.
