— Ты просто говно, — бесится Наташка, потому что понимает — ей меня уже никогда не зацепить и не задеть. — Нашел дуру и…
— Кстати, Наташ, — перебиваю я, потому что Йен снова вздрагивает, — камень реально богатый. Потерять не боишься? Точно?
Она моментально захлопывает варежку.
— Йени, ты серьезно? — делает круглые глаза Вика.
Малышка просто пожимает плечами, перехватывает ладонями мой локоть, говорит:
— Мы пойдем — хочу познакомить Антона с папой. А вы отдыхайте.
Хорошо, что обеим хватает ума не влезать с новой порцией ценных замечаний.
Глава двадцать седьмая: Йен
Меня трясет.
Кажется, что единственная причина, почему я до сих пор не сбежала за тридевять земель — Антон. И его рука, которую я держу двумя своими, словно ребенок, который первый раз в жизни попал в шумный торговый центр.
Мне ужасно стыдно перед Антоном.
У нас еще все так зыбко и непонятно, но из-за меня он в который раз попадает под удар: сначала Саша со своими попытками играть во взрослого старшего брата и угрозами, потом — Вика. Да нее достаточно было один раз глянуть, чтобы понять — Наташа точно приправила свои прошлые отношения правильным соусом. Это при том, что я сама толком не знаю, что у них случилось и из-за чего произошел разрыв. Не скажу, что не хочу знать, но в ближайшем будущем добровольно и на трезвую голову я точно не попрошу его рассказать свою версию.
Я буду наивной дурой, но приму за аксиому, что мой Антон — даже если он матерится, грубит и язвит — не причинил бы женщине вред. Это подтверждают и настырные попытки его бывшей «доказать мне», как сильно я не в его вкусе. Скорее всего, это действительно так. Но раз уж я добровольно спрятала голову в песок, то буду верить, что, если не оттолкнула его с самого начала, значит, мой майор с брутальными татуировками что-то там рассмотрел между очками и веснушками.
— Прости, что из-за меня тебе пришлось тащиться в серпентарий, — стараясь справиться с дрожью в голосе, извиняюсь я. Мы заворачиваем за угол дома, откуда уже слышна музыка и громкий смех.
— Какой серпентарий, малыш? — Антон выглядит абсолютно уверенным и даже веселым. Это немного успокаивает. — Думаешь, меня волнует, что обо мне думают бывшая и… эта… которую я вообще первый раз вижу? Пусть развлекаются, может, зубы сточат и нечем будет яд впрыскивать.
Мы поднимаемся на крыльцо — и все разговоры за столом прекращаются. Как будто застолье накрыли колбой с вакуумом. Даже воздух за ушами вибрирует и потрескивает от напряжения.
Я веду Антона к отцу, который, заметив нас, уже поднимается, наспех вытирает руки салфеткой и с интересом разглядывает Антона.
— Папа — это Антон, Антон — это мой папа, Владимир Юрьевич.
Есть кое-что, что я струсила сказать моему уставшему майору. Испугалась, что раздумает приезжать. Противоречивая моя бестолковая натура: я же хотела, чтобы он приехал, я от радости прыгала, когда услышала, как заводит мотор. И тут же принялась грызть себя за то, что эгоистично, из-за банальной трусости, подставляю под удар и стихийное бедствие под названием «Знакомство с папой».
Потому что папа, хоть он самый лучший мужчина в моей жизни, всегда априори негативно настроен на любого мужчину, который появляется в пятиметровом радиусе около его дочки.
— Владимир, — называется папа, не спеша первым подавать руки. — Мужчина в погонах?
Антон не тушуется, протягивает руку.
Не раскрытой ладонью и не тыльной стороной. Он протягивает ее уверенно, спокойно, ровно ребром.
Я задерживаю дыхание.
Для кого-то это ерунда, формальность. Мы живем в двадцать первом веке, где дети не должны получать одобрение родителей. Но моя семья — это единственное, чем я безусловно дорожу. Моя тихая гавань, когда штормит. Люди, которые принимали меня всегда и во всем.
И спасали.
Дважды.
— Майор, — расшифровывает звание Антон.
— Подполковник в отставке, — говори отец и пожимает руку.
Я чувствую ком в горле. Большой и сахарный, как пончик в разноцветной ванильной глазури. Мне так хорошо, что сейчас зареву. Я так горжусь своими мужчинами, что в порыве сантиментов быстро тянусь к папе, звонко чмокаю его в щеку и тут же снова хватаюсь за Антона. Как будто он — плод моего воображения и может исчезнуть в любую минуту.
— А меня? — Антон наклоняется ко мне с довольной едва заметной улыбкой.
Просто дьявольски красивый сейчас с этими карими глазами и родинками, и сединой в волосах. Даже не верится, что неделю назад, когда мы впервые увидели друг друга, я посчитала его «так себе». Глаза мои были явно в неправильном месте.
Я подтягиваюсь на носочках, чтобы легонько дотронуться к его губам, но в последний момент решаю не рисковать. Все же папа бдит, даже если первое впечатление Антон на него произвел самое положительное. Так что просто притрагиваюсь щекой к колючкам моего майора и выдыхаю, потому что отец принимает бутылку коньяка с довольным кряхтением и тут же возвращает ее Антону со словами: «Ну, раз младший по званию, тебе и открывать».
Я знакомлю его со всеми за столом, и когда доходит очередь до Саши, мой бывший делает вид, что они незнакомы и как-то вяло тянет руку. На мгновение мне кажется, что Антон намеренно проигнорирует этот жест, но у него нет с этим проблем: он уверен, абсолютно спокоен и вообще как рыба в воде.
— Хорошенький! — тихо пищит мне на ухо мама, пока я быстро набираю в тарелку шашлык, ребрышки и рыбу. Наверняка Антон голодный с дороги — не буду приставать с идиотскими вопросами, что он будет, а что — нет. Тем более, что у нас не принято переживать, почему это у гостей не кристально чистые тарелки. — Папе понравился — я же говорила!
Судя по маминому румянцу, ей мой уставший мужчина понравился не меньше.
Так сложилось, что это — второе семейное застолье, на котором я не в гордом — считай, нелепом — одиночестве. А если вспомнить, что первое было в компании Саши, который и сам был членом клана Сергеевых-Воскресенских, то у меня такое впервые. Вот так, когда все по парам — и я не сижу одна, как гадкий утенок в кругу белых лебедей. До того, как мы начали встречаться с Сашей, он всегда был в компании женщин. Менял их, как перчатки, любил шутить, что их притягивает энергия денег. А Анечка всегда грустно качала головой и потихоньку плакала, пока мы с мамой отпаивали ее сердечными каплями и валерьянкой.
Наверное, поэтому она так в меня вцепилась — надеялась, что я стану точкой в веренице девушек, которых ее сын считал интересными, а она — непригодными.
Когда мы с Сашей сидели за одним столом, на нас никто не глазел, никто не хлопотал, подставляя тарелки — и моя мама не разглядывала нас с таким видом, будто прикидывала в голове, на кого будут похожи ее внуки. Мы просто были членами клана, мы просто сидели рядом и были в общем неплохой парой, которая — если бы все сложилось удачно — наконец, официально объединила две семьи.
