Беда в том, что Шульберг голословен. Пресловутую заметку никто из историков не отыскал. А представление о массовых расстрелах интербригадовцев за «шпионаж» и «троцкизм», мягко говоря, преувеличено: спасибо Хемингуэю. С его легкой руки за Андре Марти — вождем восстания французских моряков на Черном море (1919), политкаторжанином, членом политбюро компартии Франции — закрепилось прозвище «мясник Альбасете»: Марти был комиссаром базы интербригад в Альбасете. Убедительный, жуткий образ.
— Товарищ Марти, — сказал Гомес, — не сходите с ума. Послушайте меня, честного офицера и товарища. Донесение надо доставить во что бы то ни стало. Этот товарищ прошел с ним через фашистские позиции, чтобы вручить товарищу генералу Гольцу.
— Уведите их, — теперь уже мягко сказал Марти караульным.
Ему было жаль, по-человечески жаль этих двоих, если их придется расстрелять. ‹…›
— Он сумасшедший. Вы сумасшедший. Слышите? Сумасшедший! — кричал [Гомес] на Марти, который снова склонился над картой с красно-синим карандашом в руке. — Слышишь, ты? Сумасшедший! Сумасшедший убийца!
— Уведите их, — сказал Марти караульному. — У них помутился разум от сознания собственной вины.
Эта фраза была знакома капралу. Он слышал ее не в первый раз.
Кажется, что о Марти в Испании никто доброго слова не обронил.
Он говорил (да и порой поступал), как душевнобольной. — Эренбург.
Марти если не сыграл роковую роль в судьбе Кольцова (у Хемингуэя — Каркова, спасшего жертв Марти), то внес в нее свою лепту, доложив Сталину:
Его вмешательство в военные дела, его спекуляция своим положением как представителя Москвы безусловно наносят вред общему делу и сами по себе достойны осуждения. Кольцов вместе со своим неизменным спутником Мальро вошел в контакт с местной троцкистской организацией ПОУМ. Так называемая гражданская жена Кольцова Мария Остен (Грессгенер) замечена в компрометирующих связях с деятелями правого толка. И у меня лично нет никаких сомнений, что она является засекреченным агентом германской разведки. Убежден, что многие провалы в военном противоборстве — следствие ее шпионской деятельности.
Но откуда взялась легенда о четырехстах расстрелянных Марти интербригадовцах, все равно решительно непонятно.
Густав Реглер, «настолько коммунист, что его воинствующее религиозное рвение внушает страх» (Клаус Манн), порвав в 1942-м с компартией, обвинял Марти в намерении расправиться с бойцами, осведомленными «о разложении и жестокости, царивших при дворе Альбасете».
Низвержение из партии (а партия была его жизнью) на излете сталинской эпохи превратит Марти в изгоя, ненавистного и своим, и чужим. Властный и подозрительный, жестокий, самоотверженный, грубый эгоцентрик, «отец солдатам» и «человек без друзей» — фигура трагическая и антипатичная, как антипатичен любой марксист, лишенный человечности.
Рецензию на «По ком звонит колокол» написал для New Masses (2 июля 1940 года) Альва Бесси. Чего, казалось бы, ждать от такого «сталиниста», как он? Ведь сама Долорес Пассионария Ибаррури, секретарь ЦК компартии — воплощенная Испания-мать в черных одеждах, страстный, самородный гений-оратор — назвала книгу «антикоммунистической и антинародной». Впрочем, у нее были на это свои причины. Хемингуэй оскорбил Пассионарию, вскользь упомянув, что ее сын — будущий Герой Советского Союза капитан Рубен Ибаррури (он погибнет под Сталинградом) — укрылся от войны в Москве.
Что ж, Бесси, как и следовало ожидать, критикует роман, но это не террористическая критика, не политический приговор. Хемингуэй — выдающийся писатель, товарищ по оружию: искренность его восхищения интербригадами не подлежит сомнению. Безусловную слабость романа Бесси объясняет особенностями философии Хемингуэя. Восхищаясь индивидуальным героизмом, тот органически не приемлет массового подвига: массовость — животное начало. Любая война для него — все та же отвратительная Первая мировая, которой он, как писатель, обязан всем, и пишет он обо всех войнах одинаково. Он шовинист. Он способен на беспринципные поступки: печатается в херстовском Cosmopolitan, позволил изувечить текст «Пятой колонны» для театральной постановки.
Но вот за кого Бесси (как и другие ветераны батальона Линкольна, составившие коллективное письмо протеста) встает горой, так это за Марти, жертву «злобного и личного» навета. Его аргументация убеждает. В отличие от других узнаваемых, но укрытых под псевдонимами героев, Марти назван в книге по имени. Только «за него» Хемингуэй — вопреки своей эстетике — позволяет себе думать. Бесси печалится, что «враги» из-за одной только главы о Марти будут превозносить роман.
Интербригадовцы не подтверждают миф о «мяснике» — и те, кто, дезертировав, лез из кожи вон, очерняя бригады, и те, кто разочаровался в революции, но сохранил достоинство.
За время войны было расстреляно — за воинские преступления — около пятидесяти интернационалистов. Казненные американцы известны поименно. Трое этнических финнов поплатились за изнасилование, один волонтер — за махинации на черном рынке, четверо — за дезертирство. Девятнадцатилетнего актера-«конвульсионера» Бернарда Абрамофски расстреляли, только когда он дезертировал в третий раз. Да и то, кажется, это был не совсем расстрел: пулю в голову ему пустил офицер с сорванными нервами. Зато 29-летний Пол Уайт достоин стать персонажем древнегреческой трагедии. Потрясенный потерями, тоскуя по жене, он бежал, но, добравшись до французской границы, не выдержал мук совести и вернулся на верную смерть.
Дезертирство — беда интербригад. Реалии войны мгновенно охлаждали энтузиазм юных романтиков, но и требовали превратить разношерстую массу в боеспособную армию. А сделать это было возможно, лишь сковав их жесткой дисциплиной. Не менее четырех тысяч волонтеров прошли через «исправительный лагерь Лукача» в 16 километрах от Альбасете. В апреле 1938-го открылась тюрьма для интербригадовцев в замке Кастельдефель.
Так или иначе, но казнь такой заметной фигуры, как Лоуренс, не прошла бы незамеченной.
Я понимаю, что ни подсчеты историков, ни отсутствие других упоминаний о казни Лоуренса не опровергают слова Шульберга.
Я не понимаю, почему его невнятные показания кочуют из книги в книгу как единственная информация о судьбе Лоуренса.
Установить ее ничего не стоит: достаточно предположить, что Лоуренс воевал не под голливудским псевдонимом, а под своим именем. Псевдонимы брали командиры высшего ранга, получившие военное образование в СССР: Залка — генерал Лукач, Кароль Сверчевский — генерал Вальтер (Хемингуэй вывел его под именем Гольца). Рядовым бойцам псевдонимы ни к чему.
Стэнли Лоуренс стал в Испании самим собой — врачом Сеймуром Стэнли Роббинсом — и служил в американском батальоне. 10 июля 1937-го фашистская артиллерия накрыла его полевой лазарет. Вот так вот.
* * *
Кого действительно расстреляла Испания, так это дружбу трех писателей: Дос Пассоса, Хемингуэя, Лоусона.
Здесь смерть — это инфекционный барак. Избавляются от бациллоносителей. Анархисты устраивают обыски и складывают зараженных на грузовики. А по другую сторону Франко произносит чудовищные слова: «Здесь больше нет коммунистов!» Будто отбор произвела медицинская комиссия, будто его произвел полковой врач. Люди перестали уважать друг друга. Здесь расстреливают, словно лес вырубают. — Сент-Экзюпери.
