Паркер кричала на митинге в Филармонии:
Народ хочет демократии — подлинной демократии, мистер Дайс — и обращает свои взоры к Голливуду, потому что в газетах ее не найти. Именно потому вам здесь не место, именно потому вы хотите уничтожить прогрессивные организации Голливуда, что вам нужен контроль над этим медиумом, чтобы установить фашизм в нашей стране!
Восторгаться корпоративной монолитностью не стоит. Делегация во главе с Фрэнком Фрименом (Paramount), президентом Ассоциации продюсеров, посетила Дайса и дала понять, что никому не позволено оскорблять 22 тысячи тружеников Голливуда сомнением в их безграничном американизме. Заверения в готовности поддержать любое беспристрастное расследование, конечно, были данью ритуального уважения к Конгрессу. Но фразу о том, что, заведись в Голливуде паршивая овца, на корпоративную защиту ей не стоит рассчитывать, можно трактовать и как намек чужаку — со своими комми мы разберемся сами, — и как предвестие черных списков.
Открывая заседание Большого жюри 5 августа 1940 года, Фиттс рассказал, что расследование вывело на след «массовых убийств» противников коммунистического диктата. Уже арестован главный подозреваемый — коммунист Бриттен Уэбстер, еще двоих вот-вот арестуют. «Самые сенсационные разоблачения» Фиттс перенес на завтра.
6 августа он сообщил, что вызвал свидетелей Стэндера, Бибермана, Гейл Сондергаард, Орница и Одетса. Но безнадежно испортил интригу, оговорившись, что звезды к убийствам непричастны. Он просто хочет расспросить их о собраниях пятой колонны. Вернуть слушаниям саспенс он не смог, даже разоблачив 7 августа заговор АЛГ:
Из-за гитлеровской антисемитской программы компартия замыслила сыграть на страхах еврейского народа и затянуть его в компартию, продавая идею, что партия, будучи интернациональной организацией, — единственная инстанция, способная эффективно бороться с влиянием гитлеризма и обеспечить евреям защиту.
Дело об убийствах тихо сдулось. Выборы Фиттс проиграл и, не найдя работы по специальности, ушел — несмотря на увечья — в армию. После войны переехал в Три Риверс, крохотный городок посреди пустыни, насчитывавший от силы две тысячи жителей. 29 марта 1973 года 78-летний Фиттс уселся перед своим гаражом в любимое кресло-качалку и застрелился.
* * *
Через пару дней Лич — зачем добру пропадать — повторил показания в КРАД. Дайс решил «взять числом»: вызвал не пять, а двадцать голливудских красных. Явились все, кроме Джин Мьюр, и, по словам Дайса, были очень искренни, предоставили свои ежедневники и счета в доказательство того, что не симпатизируют и никогда не симпатизировали компартии.
На самом деле свидетели вытирали о Дайса ноги.
Я пришел со своим адвокатом Чарльзом Кацем. На длинном кофейном столике лежала куча газетных вырезок: сенсационные херстовские репортажи и прочие статьи о Дайсе. Мы разглядывали их с большим профессиональным интересом, когда вдруг появилась женщина с лошадиным лицом, вырвала вырезки из наших рук и заявила: «Вы не имеете права их смотреть! Они засекречены! Они совершенно секретны!» Мисс Лошадиное Лицо убрала вырезки в сейф и заслонила его своим телом. ‹…› Следователи на вид были копы как копы. Один сверлил меня взглядом и почти не разговаривал. Другой расспрашивал о моих фильмах, делал мне комплименты, по-дурацки заискивал, а потом сказал: «Вы вызваны повесткой в Вашингтон». Я повернулся к Чарли: «Мне соглашаться?» Чарли ответил: «Ни в коем случае. Я не вижу авиабилета первого класса». Один следователь сказал: «У нас его еще нет». Чарли сказал: «Тогда эта повестка противозаконна. Джонни, пошли». И мы пошли. — Брайт.
Богарт со своим адвокатом оказались на допросе вдвоем против одного Дайса. Богарт накричал на него: «Я родился американцем! Я очень люблю свою страну. Я оскорблен инсинуациями, что я что-то скрываю!»
Приструнить звезд было решительно невозможно.
Через пару дней ФДР, встретив Кегни на вечеринке в Белом доме, притворно нахмурит брови:
— Джимми, я тут читал в газетах, что ты — плохой мальчик!
— О, мистер президент, я просто верю в то же, во что верите вы.
— Умничка, Джимми!
Впрочем, кто-кто, а Кегни как раз беззаботным героем не назовешь: восторженное общение с радикалами начала 1930-х наградило его повышенной пугливостью. Когда Лич назвал его коммунистом, Кегни отдыхал на острове Мартас-Винъярд у побережья Массачусетса: забраться еще дальше от Голливуда невозможно физически. Гарри Уорнер, пообещав стереть Джеймса в порошок, если тот не «отстирает свое белье», отрядил объясняться с Дайсом его брата, продюсера Уильяма Кегни. Выслушав его монолог, Дайс ответил в классическом техасском стиле: «Там, откуда я родом, если вас назвали сукиным сыном и вы никак на это не ответили, это значит, что вы сукин сын».
Кегни смертельно боялся летать. Но прослыть коммунистом боялся еще сильнее. Единственный раз в жизни он взошел на борт самолета, спеша оправдаться перед Дайсом.
Марчу, еще одному завсегдатаю Белого дома, Дайс дал совет: «Никогда ни в чем не участвуйте, не посоветовавшись с „Американским легионом“ и местной Торговой палатой».
Душераздирающие, однако, картины рождались в голове Дайса: лауреат «Оскара» просит совета, как жить, у «легионеров». В 1940-м над этим можно было смеяться.
Студии лениво — для галочки — профилактировали красных. Кто-то из менеджеров MGM зачитал Мелвину Дугласу «письма трудящихся», возмущенных присутствием «коммуниста» в Голливуде, и вежливо посоветовал ему прекратить политическую деятельность. Дуглас контратаковал в интервью Photoplay, агрессивно подтвердив, что боролся, борется и будет бороться за Испанию и обездоленных.
Дайс снял подозрения со всех, кроме Стэндера: как ему было свойственно, он врывался и к Фиттсу, и к Дайсу, не дожидаясь приглашения, зато орать начинал еще в коридоре. Но даже если бы он плакал и каялся, ему бы это вряд ли помогло. Нельзя же безнаказанно насвистывать «Интернационал». Не помогли и повторные показания, которые он дал в Вашингтоне.
* * *
Одну из локальных КРАД, так называемую Комиссию Тенни, создал 27 января 1941 года калифорнийский сенатор, не смирившийся с фиаско Дайса.
Джек Тенни не всегда был убежден, что «коммунисты и люди из Голливуда — это одно и то же».
Еще три года назад он мог появиться в КРАД только в качестве подозреваемого, а его нынешние соратники клеймили «эмиссара Москвы», который громче всех требовал снять эмбарго на поставки оружия Испании и кричал: «Свободу Муни!» На митинге АЛГ Тенни паясничал:
Дорогие подрывные элементы, я только что узнал, что Микки Маус с Ширли Темпл плетут заговор с целью свержения правительства, и нашелся свидетель, который видел красный билет Дональда Дака.
Тенни, музыканта и даже автора эстрадного хита Mexicali Rose, вывел в синдикалисты скрипач Миша Альтман: водил на митинги, организовал — великая честь — встречу с Лоусоном. Но Тенни вовремя заметил, что коммунисты плутуют на профсоюзных выборах и контролируют подведомственную ему ячейку. Растерянный, униженный, чрезмерно подозрительный Тенни составил и отослал «красному взводу» список тех, в ком заподозрил тайных членов партии. По бартеру он получил от полиции фотокопии партбилетов некоторых музыкантов и предъявил их правлению профсоюза.
