По другим данным, Уильям, который тогда еще звался Моррисом, ушел из дому, не поладив с мачехой, в четырнадцать лет. В семнадцать лет его взял к себе шофером (по словам Байоффа, из жалости) Майкл Гелвин, Глава — бандитского даже по чикагским меркам — профсоюза водителей грузовиков (так называемых тимстеров).
Байофф перегонял фуры с запретным спиртным, поддерживал закон и порядок в подпольных казино и распивочных, совмещенных с борделями. Перейдя в стаю гангстера Джека Зута, вышибал долги. Но в 1930 году Зут засветился в шумном деле об убийстве репортера Джейка Лингла, пытавшегося шантажировать мафию, наделал глупостей, ударился в бега и погиб. Стая разбежалась, территорию Зута поделили конкуренты: Байофф впал, казалось, в бесповоротное ничтожество. Торговал дешевыми девками и пытался сшибать по полцента за фунт курочки с торговцев кошерными цыплятами. Насколько велик был его авторитет, говорит уже то, что даже богобоязненные лавочники безнаказанно послали его подальше со своей Фултон-стрит.
Работящий ирландец Браун, в отличие от Байоффа, в одиннадцать лет пошел подмастерьем к театральным декораторам. Вступил в МОТР в пятнадцатилетнем возрасте, преуспел было на профсоюзной стезе, возглавил местное отделение союза (450 человек), но тут случился великий кризис. Работы не было, взносы никто не платил: с горя Браун согласился помочь куропродавцам в разрешении их междоусобиц.
Тут-то они с Байоффом и встретились.
Кто кого «соблазнил»? Вроде бы амплуа распределены однозначно: прирожденный негодяй и честный парень, от собачьей жизни ступивший на кривую дорожку. Архивы чикагской полиции рисуют иную картину.
У Байоффа — с его безусловно криминальным анамнезом — лишь один «привод». В 1922 году ему дали полгода за избиение проститутки, но вышел он через неделю благодаря протекции, которая ему еще несоразмерно аукнется. Освобождение никто не удосужился хоть как-то оформить, и с точки зрения закона он пребывал в бегах.
Досье Брауна — при его безусловно трудовом анамнезе — читать гораздо интереснее. В 1924-м его задержали (с двумя стволами) по подозрению в участии в гангстерской перестрелке. В 1925-м он угодил в госпиталь с пулевым ранением: по его словам, шел себе домой, а тут пуля прилетела и ага. Его предшественник на посту местного главы МОТР уволился по собственному желанию: по слухам, после того как мистер Браун избил его свинцовой трубой.
Браун-то и сманил Байоффа на профсоюзную работу.
Я сказал Джеку Миллеру, что теперь все владельцы кинозалов должны платить зарплату двум киномеханикам, а не одному. Миллер сказал: «Бог мой, это же конец всему моему шоу». Я ответил: «Если бабушку убили, значит, бабушка должна была умереть». — Байофф.
Когда социальный статус Байоффа повысится головокружительно и решать вопросы он будет уже не с ничтожными джекмиллерами, а с голливудскими небожителями, он не станет суетиться, не изменит деловой, спокойной, чикагской манере.
Я обнаружил, что торги с продюсерами всегда проходят одинаково. Вы заходите к ним, и они начинают голосить, что их грабят-раздевают. И ноют, и ноют. Я — человек занятой, я вообще не высыпаюсь. Когда они затухают, меня будит наступившая тишина, и я говорю: «Итак, джентльмены, где бабки?»
* * *
Отношения с мафией — путаный, жестокий лейтмотив истории рабочего движения. Первые юнионисты и первые гангстеры — в равной степени «враги общества» — вышли из одной социальной среды, росли на одних улицах. И те и другие знали, что хозяева жизни внемлют только языку насилия: на первых порах гангстеры помогали рабочей самообороне.
Потом мафия оформилась в капиталистическую монополию и вышла на рынок: теперь хозяева делали ей предложения, звучавшие гораздо соблазнительнее тех, что могли бы сделать рабочие. Гангстеры стали штурмовиками, громили забастовки, а заодно подминали под себя профсоюзы, что позволяло повышать ставки, шантажируя хозяев стачками и саботажем.
Байофф с Брауном — клерки нижнего звена бандитской монополии — не имели никаких шансов подняться хотя бы на ступень выше. Но в 1929-м владельцы крупнейшей сети чикагских кинотеатров Барни Балабан и Сэм Кац (в 1936-м они возглавят, соответственно, Paramount и ее прокатную сеть) на четверть урезали зарплату киномеханикам. Поклявшись вскоре вернуть ее на прежний уровень, к 1933 году они клятву так и не сдержали.
Браун зашел к Балабану и потребовал — угрожая стачкой — расплатиться. Балабан (четверть века в кинобизнесе — не шутка) видал и не таких, как Браун, и собственноручно вышвырнул его на улицу. Однако, поразмыслив, через пару дней велел разыскать его и предложил 7 200 долларов, чтобы навсегда закрыть вопрос о задолженности по зарплате. Они было ударили по рукам, но на Шмаровоза снизошло откровение. Он отругал продешевившего партнера. Ведь можно было бы получить, страшно подумать, даже пятнадцать, а то и (чем черт не шутит) двадцать тысяч.
Компаньоны вернулись к Балабану и, посетовав, что не могут сдержать народный гнев, попросили двадцать тысяч на бесплатный суп для безработных механиков. Идея Балабану понравилась: в налоговой декларации он укажет, что бесплатный суп обошелся ему в сто тысяч.
Партнеры, однако, получили всего девятнадцать тысяч. При передаче денег адвокат прокатчиков Лео Спиц, воскликнув: «А это мне за хлопоты!», умыкнул одну из банковских упаковок. Браун же и Байофф отправились обмывать «сделку века» в «Клуб 100», принадлежавший Нику Чирчелле, птице высокого полета: Ник работал на Фрэнки Рио, телохранителя Аль Капоне. Считается, что именно Рио в 1929 году забил бейсбольной битой трех коллег, не угодивших Капоне, на глазах будущего сценариста Брайта.
И Чирчелла, и Рио тем вечером заседали в клубе и немало изумились, наблюдая, как хронический неудачник Байофф, знакомый им чуть ли не с детства, просадил за вечер немыслимые триста долларов. Полюбоваться на это они вызвали Фрэнка «Костолома» Нитти, местоблюстителя отбывающего срок Капоне. О масштабности его мышления свидетельствует версия, что Зангара не покушался на ФДР, а выполнял заказ Нитти убить Чермака, чьи продажные полицейские пытались годом раньше убить самого Нитти.
Байофф и Браун не могли отказать себе в удовольствии снова и снова перебирать детали удачной аферы. Подосланные Нитти хостес быстро выяснили, что произошло. Нитти приказал Байоффу и Брауну явиться через два дня к нему на виллу. Два дня парочка дрожала, предчувствуя лютую смерть за самоуправство. Когда же они — в своих лучших костюмчиках — явились на встречу, их ожидал цвет подполья: Поль «Официант» Рикка — шафер на свадьбе Капоне, Чарли Фискетти — кузен и консильери Капоне, и специально прибывший из Нью-Йорка Луис «Лепке» Бухальтер, менеджер (совместно с Альбертом «Безумным Шляпником» Анастазиа) кошмарной «Корпорации убийств».
По версии не столь колоритной, аудиенции на вилле не было. Брауну и Байоффу просто приказали явиться в некий салун. Потом Брауна вывезли на берег озера Мичиган, где Рио провел с ним душеспасительную беседу: «Ты всегда уважал понятия, другого бы мы на твоем месте грохнули, но ты — свой парень, поэтому отныне ты будешь нашим другом». Что означало: можешь и дальше заниматься вымогательством, но мы будем забирать половину выручки. Браун вроде бы отнекивался от такой чести, но с Рио сложно было спорить. Байофф же ликовал.
