И опять все полетело в тартарары.
Вину за это Бунюэль возлагал на бывшего товарища-соавтора, посвятившего ему опасные строки в книге «Тайная жизнь Сальвадора Дали» (1942):
Бунюэль только что кончил «Золотой век». Меня ожидало ужасающее разочарование — фильм оказался пародией на мой замысел. Зримая, телесная поэзия католицизма обернулась грубой антиклерикальной сатирой.
В некотором смысле это обвинение оказалось более серьезным, чем обвинение в коммунистических взглядах. ‹…› Некий господин Прендергаст, представлявший в Вашингтоне интересы католических кругов ‹…› стал добиваться моего увольнения. — Бунюэль.
Барри сопротивлялась целый год, пока Motion Picture Gerald не сообщила, что, по данным конфиденциальных источников, сенатский комитет урежет бюджет музея, если музей не расстанется с Бунюэлем.
Директор ‹…› советует мне не сдаваться. Но я предпочитаю подать в отставку и снова оказываюсь на улице. Опять наступили черные дни. В тот период меня так мучил ишиас, что подчас приходилось передвигаться на костылях. Благодаря Владимиру Познеру меня взяли диктором испанских вариантов документальных картин об американской армии, пехоте, артиллерии и т. п. Эти фильмы затем показывались во всех странах Латинской Америки.
1944-й оказался тягостнее, чем 1939-й. Голливуд может предложить только работу над испанскими вариантами картин Warner. Через год Бунюэль лишится и этой поденщины. Никому не нужного гения приютит в 1946-м щедрая Мексика, кино которой он прославит.
* * *
По какому праву майор Капра вызывает писателей в Вашингтон? — The Hollywood Reporter, 1942.
Сильнее всего лихорадило группу Капры, подчиненную напрямую генералу Маршаллу и выпускавшую раз в две недели армейский киножурнал.
Капра был, по словам Джулиуса Эпстайна, «попутчиком крайне правых». Сценарист Леонард Шпигельглас говорил, что его искренне удручала солидарность большинства сценаристов с Испанией, поскольку он сам, добрый католик, был «большим франкоидом». Но вот кем Капра точно не был, так это «загонщиком». Истинному американисту, пока идет война, безразлична партийность коллег: все для фронта, все для победы.
Из семи сценаристов, которых он мобилизовал в 1942-м, четверо (Джон Сэнфорд, Джером Ходоров, братья Эпстайны) обвинялись в членстве в компартии. В апреле 1943-го группу пополнил Ивенс, вызванный из Канады: там он работал на кинослужбу, созданную великим Джоном Грирсоном. С собой он привел Ван Донген и капрала Карла Формана, сценариста и коммуниста.
Со всеми своими красными Капра расстался. Но по собственной инициативе — только с Эпстайнами, работавшими над «Битвой за Россию» (1943) и «Битвой за Британию» (1943). Прочитав их наметки, Капра с горечью записал в дневнике, что они «полны коммунистической пропаганды». Джулиус узнал об этом только в 1984-м и был ошарашен. Капра не предъявил братьям никаких претензий и тем более не доносил на них. А увольнению Эпстайны были только счастливы. Вызов Капры оторвал их от работы над «Касабланкой», теперь они смогли к ней вернуться (и получить «Оскар»).
Сэнфорда рекомендовал другой коммунист — Сидни Бахман, работавший с Капрой («Потерянный горизонт», «Мистер Смит едет в Вашингтон»). «Битву за Россию» и так и не снятый фильм «Узнай своего союзника: Россия» Капра поручил именно ему: если он случайно доверил русскую тему коммунисту, о партийности которого не догадывался, это опровергает саму теорию вероятности. Более того: Капра выбил для Сэнфорда офицерский чин.
Сэнфорд уже сидел на чемоданах в Голливуде, когда раздался звонок от Капры: Вашингтон счел его кандидатуру неприемлемой. Последовавшая переписка делает честь обоим. Разве что Сэнфорд соврал Капре, отрицая свою партийность. Совесть его не мучила: да, соврал, но потому, что Капра не имел права спрашивать, коммунист ли я.
Я прекрасно знаю, что ты положил меня на полку, потому что подозреваешь, что я коммунист. Если бы мне было до шуток, я бы заподозрил, что надо мной от души посмеялись. Правительство США попросило меня посвятить шесть недель моей жизни сценарию, говорящему, что Россия — наш незаменимый союзник, а в результате ‹…› мне говорят, что я продался за тридцать московских сребреников. ‹…›
Как принято сейчас говорить, мне «показали палец», но что это за палец, Фрэнк? Какой это палец и чьей руки? Чьей руки на чьем плече? Чье это плечо на чьем теле? Что это за тело, Фрэнк? Не пойми меня превратно: я не хочу знать, как его зовут — я ненавижу неизвестное мне это за то, что оно не может быть никем иным, как предателем, а предатель — безусловно, единственное неприкасаемое существо человеческой породы. Я хочу, чтобы ты знал [чей это палец]. Я хочу, чтобы ты знал намерения и природу голоса, который ты услышал.
Я не собираюсь рассказывать тебе, как выиграть эту войну ‹…› я скажу тебе, как замечательно можно ее проиграть. Ее можно проиграть, если мы будем разделены между собой. Ее можно проиграть, если стравить неевреев с евреями, черных с белыми, труд с капиталом, серп и молот со звездами и полосами. Я еврей-американец, а не американский еврей. И как еврей-американец, я американец в первую, последнюю и все остальные очереди. — Сэнфорд, 2 мая 1942 года.
Капра ответил:
Я знаю, это очень болезненная для нас обоих тема. Ты ошибаешься в одном: что это я положил тебя на полку, потому что подозреваю, что ты коммунист. Да мне плевать с высокой колокольни, кто ты такой, пока ты в первую очередь американец. Что касается того, что ты еврей, это так же абсурдно. Если мы сражаемся не за уничтожение любой дискриминации, то какого черта мы вообще сражаемся?
Беда была в том, что проектом Капры — с Сэнфордом или без него — были недовольны и Голливуд, и Пентагон. Что касается Сэнфорда, то роковым для него оказалось участие в бюджетной комиссии Конгресса трех членов КРАД: Гарри Биму, Джозефу Кейси и Джо Стейрнсу (специалисту по Эврипиду) имя Сэнфорда было знакомо.
Комитет Дайса свалился нам на голову, желая знать, кто и чему будет учить солдат. Они затребовали имена всех участников. Нам указали, что ты слишком красный, и G-2 прислала меморандум, предостерегающий против тебя. Пожалуйста, Джон, не надо меня убеждать в том, что ты можешь приносить пользу. Недавно Конгресс срезал финансирование всех военных фильмов. Если они продолжат такую политику в отношении армии, мы пойдем на дно. Я не говорил об этом никому из друзей, потому что боюсь, что они попытаются что-то сделать. Огласка только повредит программе. Позволь мне переждать, пока все это пройдет, чтобы я был свободнее в своих действиях. И еще одно: твое письмо так же пленительно, как твои сценарии. — Капра.
Литературную завершенность «эпистолярной новелле» придал ответ Сэнфорда 15 мая 1942-го:
Я понимаю, в какой ты жопе в том, что касается свободы выбора и действия. Я отдаю себе отчет, что за силы перемалывают тебя и твой проект, и узнав, что ты держишь их за тех, кто они есть, узнав, что ты не нуждаешься в моих предупреждениях, чтобы держать ухо востро с пораженцами, умиротворителями и пятой колонной, испытал глубочайшее удовлетворение. Перемели сам этих ублюдков, Фрэнк. Я за тебя, как и все чего-то стоящие американцы.
