Нина решила проучить мерзких гадов и оставила Колю у себя, ничего не сообщив родителям. Как раз наступали новогодние каникулы, так почему бы ребенку не отдохнуть от материнского пресса? А эти сволочи пусть поволнуются, им полезно.
К сожалению, дома на ребенка давили с такой силой, что он не мог даже осмотреться и понять, как тяжело ему жить, а психологически благоприятная обстановка у тети Нины, где ему впервые в жизни задали вопрос: «Что ты хочешь?» – без угрожающих коннотаций, вызвала у Коли что-то вроде кессонной болезни. В нем вскипали и вскипали пузырьки разных мелких обид и дурных воспоминаний, горечь захлестывала парнишку, и в таком состоянии он не думал, что родители любят его и волнуются.
«Пусть получают по заслугам!» – решили мальчик и немолодая женщина и стали проводить время в спокойствии, с удовольствием и с пользой.
Так прошло десять дней, пока пытливый ум Яны Михайловны не догадался проверить первую жену Иванченко. Задание было поручено опытному оперативнику, тот установил данные и собрался вызывать даму для беседы, но решил сначала чуть понаблюдать за ней. И не зря. Не успел он засмолить папироску, как из парадной вышла женщина, держа за руку ребенка, поразительно похожего на пропавшего Колю Иванченко.
Совпадения, конечно, бывают любые, самые дикие, но все же не такие и не в этот раз, рассудил оперативник, проследил, как парочка сходила в молочный магазин, а когда вернулась домой, вызвал подмогу и следователя. Задержание произвели аккуратно и без эксцессов, но Нина успела позвонить своим высокопоставленным друзьям, а те начали бить во все колокола, вот и пришлось прокурору города разбирать чужие семейные дрязги в свой законный выходной.
– Что ж, блестяще, Яна Михайловна, – сказал Федор, – по какой статье собираетесь квалифицировать?
– Сто двадцать пятая, похищение и подмена ребенка, – прошептала следователь.
Федор кивнул:
– В чистом виде. Правда ведь, Марина Петровна?
– Дебилы! Не могли, что ли, сразу родителям позвонить, мол, тут ваш сын, приходите, забирайте! И все, инцидент исчерпан. К чему вот эта вся помпезность? А, Яна Михайловна?
– Но тогда мы могли бы иметь три трупа взрослых людей, – заметил Федор, – мало ли как разговор бы повернулся.
– А там уже не наш район, так что плевать! – Марина Петровна засмеялась.
– Ладно, зовите сюда виновника торжества. Пусть ребенок полюбуется, как цвет прокуратуры на уши поставил.
Марина Петровна глазами показала Яне на дверь, та выглянула, сказала: «Коля, зайди!» – и ребенок появился в кабинете, со всех сторон, как показалось Федору, облепленный матерью.
Федор подошел, опустился перед мальчиком на корточки и мягко взял его за подбородок.
– Послушай, Коля, ты только вступаешь в жизнь, – тихо сказал Федор, – но уже взрослый для того, чтобы понять: если ты предаешь собственную мать, то ничего у тебя не будет. Ничего. Какая бы она там ни была, не важно. Можешь не любить, даже ненавидеть, но предавать, сбегать к чужой тете, где веселее и интереснее, ни в коем случае нельзя. Это подлость, Коля.
– Кто вам дал право читать моему сыну нотации? – взвилась мать.
Федор похлопал ребенка по плечу и поднялся на ноги. Правое колено слегка хрустнуло.
– Своим делом занимайтесь, а воспитание детей в ваши обязанности не входит!
– Это как посмотреть, – элегически заметила Мурзаева.
– Сначала ребенка две недели не могли найти, теперь эту гадину посадить не хотите, зато чужих детей стыдить всегда готовы!
– А вы, значит, настроены серьезно? – спросил Федор максимально участливым тоном, какой мог выдать в данной ситуации.
– Разумеется! Пусть отвечает, может, хоть решетка ее остановит! Иначе-то никак не поймет, что в нашей семье ей делать нечего!
Коля дернул мать за рукав, хотел что-то сказать, но она отмахнулась:
– Помолчи, когда взрослые разговаривают!
«Какое гнилое дело, – с тоской подумал Федор, глядя, как за окном сверкает и искрится ясный зимний денек, – подлый ребенок, мамаша-танк, мужик, не захотевший делить горе бездетности с любимой женой, бывшая, не имеющая достоинства признать, что все кончено… И я должен по ноздри барахтаться в этих страстях и страстишках и куда-то отвести все это дерьмо, чтобы уважаемые люди остались чисты перед законом. А может, ну его? Пусть девочка возбуждает дело? Как бы там ни было, а что родители пережили за эти две недели, того в страшных снах не вообразить. А если бы мать покончила с собой, не вынеся неизвестности, тогда как?»
Сказав матери, что понял ее позицию, Федор пошел в кабинет Яны Михайловны, где находилась задержанная. Компанию ей составлял старый опер Юрий Иванович. Федор сердечно поздоровался с ним за руку и первым назвал по имени-отчеству, а Юрий Иванович ответил с той восхитительной раскованностью, которая отличает прекрасных специалистов, знающих и себе цену, и свое место в коллективе.
Оперативник сразу взял Федора под локоток и интимным шепотом сообщил, что это только его вина, Яна Михайловна хотела поступить правильно, а он, старый дурак, уговорил ее на задержание.
Похитительница, в свою очередь, заявила, что нисколько не жалеет о своем поступке, ибо этот поток издевательств над мальчиком необходимо было остановить.
– А детская комната милиции для чего придумана? – спросил Федор. – Вам следовало туда сообщить, что ситуация в семье невыносима для ребенка. Они бы приняли меры.
Женщина поджала губы и отвернулась. Видно было, что когда-то она была очень красива, но время это прошло, а того обаяния, которое дают морщины – следы былых улыбок, на ее лице не появилось.
Федор предложил ей извиниться перед родителями, но ожидаемо получил в ответ гневную отповедь, что она всего лишь приютила несчастного ребенка, а ее, далеко не последнего в городе человека, за это притащили в милицию, как жалкую алкоголичку, так что извиняться ей не в чем, в отличие от этой сволочи, которая сама должна ползать на коленях и каяться перед своим сыном. Переведя дыхание, дама добавила, что является не только и не столько похитительницей детей, сколько химиком мирового уровня, ее ценят на самом верху, так что если в прокуратуре только подумают завести на нее дело, то немедленно об этом пожалеют.
Федор и Юрий Иванович переглянулись. Звучало правдоподобно.
– Не будете извиняться? – уточнил Федор и вернулся в кабинет Мурзаевой, где Яна Михайловна дрожащими руками готовила чай. Он улыбнулся девушке и не стал говорить, что благодаря ее умелым и решительным действиям прокурор города оказался между Сциллой и Харибдой. Научная общественность не позволит судить гениального химика, да еще по столь идиотской статье, применяемой в основном к цыганам, но и оскорбленная мать молчать тоже не будет. Костьми ляжет, достучится до Верховного Совета и ЦК партии, а если там не помогут, то зайдет на второй круг. Слава богу, за годы руководящей работы Федор научился распознавать могучих и непобедимых кляузниц.
