⁂
Юрий Иванович хоть и жаловался, что военные козлы, потому что не желают по просьбе хороших людей досрочно освобождать из заточения других хороших людей, но общий язык с солдатиками нашел быстро. Ребята показали им окно камеры Зейды, под которым следовало гулять, а к самому Виктору Николаевичу отправили гонца с Яниным шоколадным батончиком и распоряжением поглядеть на улицу.
Они с Юрием Ивановичем постояли минут двадцать, смеясь и посылая воздушные поцелуи, но окно располагалось слишком высоко, чтобы разглядеть в нем хоть небольшой фрагмент товарища Зейды.
Конечно, это было невероятно глупо со стороны Яны, настоящее ребячество, но на следующее утро она впервые за долгое время проснулась бодрой и энергичной и, умывшись, в зеркале весьма понравилась себе, так что рука сама отдернулась от длинной черной юбки и потянулась в дальний угол шкафа к хорошенькому платьицу, которое ей прислала аж из самой Голландии мамина подруга, вышедшая замуж за иностранца.
Платье было темно-синее, из тонкого вельвета, с чуть расклешенной юбочкой до середины колена, широким поясом и круглым отложным воротничком. Правда, узкая оторочка кружев на обшлагах и по подолу делала платье скорее нарядным, чем официальным, но ничего страшного, если она разок сходит в нем на работу и коллеги увидят, какая у нее есть красивая вещичка.
С распущенными волосами на службу нельзя, но платье требовало соответствующей прически, и Яна с помощью сложной системы заколок соорудила на голове что-то вроде каскада. Тут уж грех было не накраситься, и в результате на работу она явилась с пятиминутным опозданием, но зато к ней вернулось чувство радости, что она молода и красива и жизнь впереди, много дней, так что успеет не только наделать ошибки, но и исправить.
Интересно, как там Зейда? Думает ли о ней? Ах, как жаль, что он ее сейчас не видит!
Коллеги оценили ее вид сугубо положительно, только Мурзаева вздохнула: «По закону подлости как принарядишься, так жди, что весь день в помойках будешь лазать», но у Яны не испортилось настроение даже от этого пророчества, тем более что Марина Петровна похвалила ее обвинительное заключение за стройность мысли.
На одиннадцать у нее был вызван молодой симпатичный свидетель по делу, который, кажется, очаровался ею, увлекся и рассказал немножко больше, чем собирался.
Поздравив себя с этой маленькой победой, Яна решила выпить кофейку, но только поставила воду, как в кабинет без стука вошел Крутецкий.
– Как работается, Яна Михайловна? Разрешите полюбопытствовать? А беспорядок-то на столе, господи! – Брезгливым движением он поправил ручки в стаканчике. – Страшно подумать, что у вас дома, если на рабочем месте вы развели такой бардак.
Глубоко вдохнув, Яна повторила про себя заклинание Юрия Ивановича.
– И вы уж простите, что затрагиваю столь деликатную тему, но выглядите вы сегодня совершенно неприемлемо.
Яна машинально огляделась и одернула юбку.
– Работник прокуратуры своим видом должен вызывать уважение, а не, простите, половую заинтересованность, – вещал Максим Степанович, – а вы сегодня будто с панели сбежали. Вам должно быть стыдно, что вы оделись настолько вульгарно и вызывающе, что руководитель вынужден сделать вам замечание. По-хорошему, вас следует отправить домой переодеваться и засчитать прогул, потому что в таком виде полноценно работать вы не можете. Вы понимаете, что оскорбительно разговаривать с потерпевшими в таком легкомысленном виде? А если вам придется допрашивать насильника? Что будете делать, когда он потеряет над собой контроль при виде ваших прелестей?
– Но это приличное платье…
– Только на ваш взгляд, Яна Михайловна. Вы живете в мире своих фантазий, мне трудно туда до вас достучаться, но я очень прошу, хотя бы в рабочие часы спускайтесь на землю из своей сказки, где вы прекрасная принцесса, а все остальные ваши верные слуги и пажи. Дома играйте во что хотите, а здесь будьте добры понять, что нам от вас требуется трудолюбие, исполнительность и скромность. Больше ничего. Тем более что ваш острый ум и неземная красота существуют только в вашем воображении и вы все равно не смогли бы ими нас одарить, если бы мы вдруг попросили.
– Вы переходите границы, – сказала Яна сухо.
– Придите в себя, Яна Михайловна! – Крутецкий повысил голос. – Вас отчитывает руководитель, причем отчитывает за дело, а вы тут окорачиваете меня, как навязчивого поклонника! Вы в своем уме? Откуда вы решили, что можете определять какие-то границы здесь или где бы то ни было еще? По-хорошему вам советую, прекращайте хотя бы пить!
– Но я не пью.
– Да-да, конечно. Хватит врать, я собственными глазами видел, как вчера вы шатались по рюмочным с Юрием Ивановичем! Могли бы найти себе собутыльника поинтереснее, все же у вас с ним пока еще разные стадии алкоголизма.
– Он просто проводил меня до метро.
– Ну естественно, и по дороге вы ни разу никуда не заглянули. Яна Михайловна, вы ведете себя как избалованный до крайности ребенок, который вредит не только всему, что его окружает, но и самому себе. Вы понимаете, что своей самодеятельностью довели Сергея Васильевича до сердечного приступа? «Скорую», между прочим, пришлось вызывать.
– Но я…
– Помолчите! – Крутецкий почти кричал. – Думаете, приятно было старику узнать, что какая-то шмакодявка у него за спиной позволяет себе копаться в его делах? Да вы мизинца его не стоите, а лезете!
– Я занимаюсь исключительно своими прямыми обязанностями.
– Если так, то продолжайте в том же духе. И больше чтобы я вас на работе в таком кабацком наряде не видел!
Яна кивнула.
Крутецкий вдруг улыбнулся:
– Анечка, не сердитесь. Мне самому неприятно вас отчитывать, но это только ради вашей пользы. Просто больно смотреть, как вы опускаетесь, хочется как-то удержать вас на краю пропасти… Правда, возьмитесь за ум!
С этими словами Максим Степанович ушел, а Яна стала собираться в больницу, где нужно было провести опрос потерпевшего. Так тоскливо стало на душе, что слезы застряли где-то глубоко-глубоко. Крутецкий прав, живет она, как Золушка, которая самозабвенно танцует на балу, не замечая, что карета давно превратилась в тыкву, красивое платье в мешковину и сама она чумазая и страшненькая. Юрий Иванович покровительствует ей только потому, что больше никто не воспринимает этого старого алкоголика всерьез, и действительно, не успеет она оглянуться, как начнет шататься с ним по окрестным разливухам, и вообще ничем хорошим эта дружба кончиться не может. Вчера уже докатилась до того, что прыгала под окнами гауптвахты, как какая-нибудь лимитчица, мечтающая, как они говорят, «захомутать» военного.
Еще и представляла себе, как Зейда радуется, что она пришла, фу, стыдно вспомнить!
А он думал только одно: господи, еще одна дура тут передо мной кривляется, даже в тюрьме эти бабы не дадут спокойно посидеть.
Взяв папку с документами под мышку, Яна быстро зашагала через скверик к автобусной остановке. Ствол старой узловатой ивы был черен от воды, и даже следа от снежка Юрия Ивановича не осталось. Вообще погода испортилась, дул сильный ветер, распахивая полы пальто и задирая легкую расклешенную юбку, так что все время приходилось придерживать ее свободной рукой. Легкий снежный покров исчез, и деревья в скверике больше не напоминали кружева, а грозно размахивали голыми черными ветками. Не успела Яна добраться до автобуса, как зарядил настоящий дождь, крупная увесистая капля юркнула ей за воротник, и бедная молодая специалистка прокляла свое трудовое рвение, отправившее ее в такой ураган к потерпевшему, когда он еще минимум две недели из больницы никуда не денется.
