– Что?
– Просто представь, что из всей этой чокнутой истории что-нибудь на самом деле получится, и я сейчас не о Джошуа Хейсе… иногда ты выглядишь… грустной.
– Потому что перерабатываю.
– Но в такие моменты вид у тебя не такой, будто ты переработала, а будто тебе одиноко, – уточняет Лив. – Ведь каждому нужен человек, на которого можно положиться. Порой мне кажется, что ты сама для многих стала этой опорой, но никто не стал ею для тебя.
* * *
Знаю, что подруга старалась достигнуть противоположной цели, но в результате наш разговор приводит к тому, что я окончательно отбрасываю это совершенно безумное предложение. Одно дело ввязаться в спор с Джошем, рассчитывая на парочку весело проведенных часов, но совсем другое – внезапно поймать себя на желании, чтобы у него получилось. Настолько я еще не отчаялась.
Я почти в ярости на них обоих: и на Джоша, и на Лив, потому что целый день ощущаю странное беспокойство. Обычно такое со мной происходит только посреди ночи, а не когда я вечером стою перед мешками с бельем и завязываю последний из них.
Внезапно сверху доносится стон, вследствие чего я снова вспоминаю про беруши. Лучше занести их маме прямо сейчас. Все воскресенье Уиллоу и Шейн не показывались, но вернулись чуть больше получаса назад.
По крайней мере Джоша и миссис О’Брайен нет. Кстати, пожилая леди в середине дня возвращалась с прогулки по горной тропе неподалеку, лишь чтобы переобуться и сразу же уехать куда-то на машине. Она собиралась взглянуть на Кахергалл – круглый каменный форт вблизи Кэрсивина, – а потом где-нибудь поесть. Я как раз успела отдать ей новые батарейки, прежде чем она снова исчезла.
Отыскав беруши в ящике между спичками, квитанциями и полотенцами для посуды, слышу со второго этажа мамин голос, и на этот раз он выкрикивает не мое имя.
Уже в следующий миг я несусь через прихожую и вверх по лестнице. О боже. Ушам своим не верю. Именно этого я опасалась много недель, даже если где-то в глубине души не верила, что все в действительности зайдет так далеко.
Моя мать стоит перед комнатой влюбленной парочки, Шейн застыл в дверном проеме, из одежды на нем только полотенце, обернутое вокруг бедер. Своим телом он заслоняет перепуганную Уиллоу, которая, завернувшись в покрывало, выглядывает из-за его спины. В его глазах полыхает с трудом подавляемый гнев. Однако это ничто по сравнению с мамой, которая с перекошенным от злости лицом мечет взглядом молнии.
– Естественно, меня это касается, молодой человек! Если вы и ваша подруга не в состоянии соблюдать тишину в отведенное для этого время…
– Мам!
Три головы оборачиваются в мою сторону. На маме надет банный халат, она некрепко его завязала, и между полами виднеется ткань застиранной светло-зеленой ночной рубашки.
– Прошу прощения! Мне очень жаль, – обращаюсь я к Шейну, и в ответ на это мама снова начинает причитать:
– Ты извиняешься, Айрин? За то, что некоторые своими стонами и криками не дают спать нормальным людям? Да это же ни в какие…
– Замолчи, пожалуйста! – ору я, перекрикивая мать, которая обиженно поджимает губы, разворачивается на пятках и короткими шагами топает к своей двери. Там она еще раз оглядывается.
– Это мой дом, Айрин. На случай, если ты забыла!
С оглушительным хлопком ее дверь закрывается.
О господи. Как она могла… как она только могла…? Я в отчаянии смотрю на Шейна и Уиллоу.
– Я ужасно извиняюсь, надеюсь…
– Это ваша мать?
– Это абсолютно не важно, Шейн. – Уиллоу плотнее кутается в покрывало. – Давай… давай просто соберем вещи. – Девушка очень бледна, нижняя губа подрагивает, пока она скованно мне улыбается. – Мне жаль, что мы так… так громко, я совсем об этом не задумывалась…
– Это самая обыкновенная наглость, – цедит Шейн. – И да, по-моему, собрать вещи – очень хорошая идея!
Он проходит мимо подружки в глубь номера и яростно срывает с себя полотенце. Я поспешно перевожу взгляд на лицо Уиллоу, чтобы не видеть его обнаженную пятую точку.
– Мне правда очень жаль, – повторяет она, – но мы хотели бы съехать. Ты же понимаешь… ну, Шейну уже не будет здесь комфортно, и мне, честно говоря, тоже. Думаю, завтра рано утром мы уедем.
– Нет-нет, разумеется, я понимаю. Не извиняйся, это я сожалею, все это было совершенно неприемлемо, и я поговорю с матерью, и… конечно же, вам не нужно оплачивать будущую ночь и прошлую.
Уиллоу на мгновение кладет руку мне на плечо.
– Спасибо, – просто говорит она, и по румянцу, который ползет вверх по ее шее, я понимаю, что шок постепенно сменяется неловкостью. Затем она закрывает дверь.
Пару секунд я так и стою с опущенной головой, стараясь успокоиться. Неужели мама на самом деле это сделала. Вытираю рукавом выступившие на глазах слезы. Зачем она так поступает? С тех пор как я обслуживаю маяк, финансовое положение у нас улучшилось, но это нелегко. Утренний отъезд Уиллоу и Шейна будет означать недельный убыток от номера, и я даже боюсь себе представить, какой отзыв они оставят на сайте бронирования.
Мама годами управляла «Морскими ветрами», она ведь должна понимать… Больше всего мне хочется немедленно вломиться в ее комнату, но прямо сейчас однозначно неподходящее время. Прежде мне нужно постараться взять себя в руки, чтобы не убить ее на месте.
5
На следующий день мама не появляется за завтраком. Подозреваю, что ей неудобно за вчерашнее поведение, и она, вероятно, избегает лишний раз пересекаться с Уиллоу и Шейном. Могла бы и не переживать на этот счет, поскольку они уносят свои вещи в машину еще до восьми утра.
Прощание выходит крайне неловким. Шейн едва смотрит на меня, лишь Уиллоу улыбается, но от моего предложения позавтракать в «Морских ветрах» все-таки отказывается. Наблюдая, как отъезжает их автомобиль, я ощущаю себя подавленной, растерянной и невероятно расстроенной.
Вскоре после этого делаю все от меня зависящее, чтобы миссис О’Брайен не сообразила, что настроение у меня ниже плинтуса. С Джошем часом позже разыгрываю тот же спектакль. И когда он наконец поднимается, чтобы покинуть столовую, издаю вздох облегчения. Слава богу, можно сбросить маску.
Стоило убрать с четырех столиков и начать отмывать сковородки, покашливание за спиной заставляет меня подпрыгнуть.
– Все в порядке?
Джош стоит, прислонившись к дверному косяку, руки в карманах брюк, и взгляд у него непривычно серьезный.
– Конечно. – Снова нацепляю на себя радостную маску, выключаю кран и стаскиваю с рук дурацкие резиновые перчатки для мытья посуды. – А почему ты спрашиваешь?
– Ты сейчас была такая… – он быстро подергивает плечами, – …другая, не как обычно.
Мне определенно стоит поработать над невозмутимым выражением лица.
