Ее дом, ее дом. Мне как никогда раньше хочется побросать шмотки в чемодан и свалить отсюда.
Но я не в силах уехать, просто не могу. Иначе кто позаботится о маяке? О постояльцах в «Морских ветрах» и подтвержденных бронированиях? А если мама осуществит угрозу, мне придется организовывать оформление закрытия, мне надо будет… если она действительно продаст «Морские ветры»…
Чувствуя, словно сдавливает грудную клетку, я встаю.
Мама опускает глаза и тяжело дышит. Потом нагибается за журналом, который выронила, и когда через миг шорох перевернутой страницы нарушает тишину в комнате, я решаю высказаться в последний раз. Собственный голос кажется мне чужим.
– Я тебя не понимаю… до меня просто-напросто не доходит, почему ты себя так ведешь. Вот уже два года я каждую свободную секунду трачу на «Морские ветры». Я взвалила на себя то, что ты однажды бросила, и… я не виновата в том, что случилось между тобой и папой! И я не Сюзанна. Ты, черт возьми, не на том человеке срываешь свою злость!
После этого я остаюсь на месте достаточно времени, чтобы уяснить, что все, сказанное мной, просто отскакивает от слоя льда, которым мама себя покрыла. Поэтому разворачиваюсь и, уходя, громко хлопаю за собой дверью.
Не успеваю отойти и на пару шагов, как в заднем кармане джинсов вибрирует телефон. Сюзанна.
Как меня все достало.
Нервным движением сбрасываю входящий вызов и выключаю мобильник. Вообще-то сейчас мне нужно сервировать столы к завтраку на утро. Нужно проверить, не поступали ли запросы на свободный номер, нужно утешить Сюзанну и проявить понимание к матери, мне нужно…
Мне нужен воздух.
* * *
Моя цель – «Брейди», однако, когда я дохожу до прибрежной улицы, вспоминаю, что сегодня понедельник и паб закрыт.
Недолго думая, перелезаю через широкую каменную стену, отделяющую Каслданнс от моря, и шагаю вниз по камням и торчащей из песка траве до самой воды, где сворачиваю направо, в противоположном направлении от гавани. Бухта в Каслданнсе окружена высокими крутыми скалами, но можно довольно долго идти по пляжу, пока он в итоге не закончится.
Небо уже какое-то время назад приобрело нежный сиреневый оттенок, а теперь и солнце превратилось в ярко горящий диск посередине красной полосы облаков, которая растягивается вдоль линии горизонта. Небольшие облачка озарены оранжевым сиянием на фоне окрашивающегося в ночную синеву неба. Я останавливаюсь, обняв себя руками, чтобы посмотреть, как бесконечное море сантиметр за сантиметром поглощает солнце. Его свет придает песку под моими ногами красноватый оттенок, пока наступающие серые сумерки не начинают скрадывать цвета. После того как солнечные лучи мерцают в последний раз, я наконец иду обратно.
Я больше не злюсь, но на душе остается какая-то тяжесть, чувствую себя подавленной. Однако, несмотря ни на что, я широкими шагами спешу по пляжу домой. Там, невзирая на все неприятности, все еще много дел.
Мысли продолжают крутиться вокруг маминых слов. Больше нельзя исключать, что она на самом деле способна продать «Морские ветры». Но куда она тогда денется? И что буду делать я?
Взгляд теряется среди бледно-розовых облаков над морем, затем я сую руки в карманы и разглядываю только матово переливающиеся осколки ракушек в песке.
Бесполезно изматывать себя подобными вопросами. Об этом я задумаюсь, если все правда зайдет настолько далеко. До тех пор это всего лишь брошенные в пылу ссоры угрозы. Завтра утром будет видно, сколько из них переживет ночь.
В любом случае она нуждается в помощи. Понятия не имею, в чем та должна заключаться, по крайней мере у меня не получается вытащить мать из раковины, куда она спряталась, как рак-отшельник. Тот, который острыми как лезвия клешнями схватит за пальцы, стоит слишком к нему приблизиться.
Когда-то мама была счастливой энергичной женщиной, которая много пела и еще больше смеялась, одной из тех, кто становился сильнее, преодолевая испытания. Я еще помню, как она однажды решила вязать свитера, шарфы и шапки, потому что одна вечно повторяющаяся финансовая помеха грозила перерасти в настоящий кризис. Мы с Сюзанной часто сидели рядом с ней у камина, и пусть вязание было не хобби, а работой, эти вечера стали моими самыми любимыми детскими воспоминаниями. Мы пересказывали друг другу события дня, в какой-то момент Сюзанна начала вязать собственный шарф, а у меня была специальная машинка, и я плела километровые шнурки. Гораздо позже я как-то спросила у мамы, что она потом делала с этими шнурками, и она ответила, что расплетала их обратно, потому что шерсть тоже стоила денег.
Отец отвозил наши товары в небольшой магазинчик в Кэрсивине. Несмотря на то что все в деревне были в курсе этого дополнительного заработка, мама не хотела продавать свои поделки в сувенирной лавке Фергаса в Каслданнсе.
Мама продолжила вязать, даже когда финансовый крах был предотвращен, а точнее, она так больше и не прекратила вязать. Тем страннее, что с тех пор, как она вернулась, я еще ни разу не видела у нее в руках спицы. Началом конца стали женщины, которые мечтали о моем отце, и сам отец, которому это нравилось. После расставания три года назад мама тоже будто впала в летаргический сон, но переезд оказал положительное действие. Она вновь казалась нормальной. Более тихой и замкнутой, чем раньше, но все еще нашей мамой. Однако случай с Сюзанной… такое ощущение, что в ней что-то сломалось и осталась лишь горечь. И что мне только…
– Привет!
– О боже! – Я резко вздрагиваю, от чего спину от шеи до позвоночника пронзает острая боль.
Джош стоит на песке всего в нескольких метрах от меня, еще бы пара шагов в вечернем полумраке, и я просто врезалась бы в него.
– Извини. Я думал, ты меня видела. Ты шла прямо ко мне.
– Нет… прости, я слишком задумалась.
Быстро представляю себе, как на пустынном пляже сталкиваюсь с единственным человеком на всю окру-гу – в голове оживает ситуация, которая произошла много лет назад, и у меня вырывается негромкий смешок.
– Что такое? – спрашивает Джош.
– Я только что вспомнила, как когда-то хотела проехать на велосипеде по сухому листику, единственному, который мне попался на пути. Вот только это оказался камень, а не лист, и я очень эпично перелетела через руль. Отойдя от первого шока, мои мама с сестрой сказали, что выглядело это довольно по-идиотски. Тогда они почти во всем сходились во мнении, – тяжело выдыхаю я.
– Мне кажется, что со стороны камня было очень невежливо не закричать: «Осторожно!», – замечает Джош, и я отвечаю на его улыбку.
– Да, мне тоже так кажется. – Присутствие Джоша, его слова, взгляд, все еще направленный на меня, снимают часть тяжести с моего сердца.
– Прекрасный был закат, правда? – говорю я.
– Прекрасный, это точно. Как и многое здесь.
Мы оба смотрим на черную воду, на искрящиеся серо-синие волны под все сильнее темнеющим небом. Лунный свет становится ярче с каждой минутой.
