Потом все расселись и Дженни задумалась, что бы такое рассказать.
Она знала немало славных преданий о вождях своего народа и их друзьях, но не была уверена в том, что они будут правильно поняты юной гоблиншей из Ксанфа.
Взять, например, рассказ об Иноходце и Мягкостопе, который был хром. Вдруг Гвенни воспримет это как насмешку. Многие истории повествовали о друзьях-волках, однако Дженни понятия не имела, есть ли вообще в Ксанфе волки, но была уверена, что если и есть, то ездить на них точно никто не ездит, а стало быть, заводить речь о таких вещах – только зря сбивать девочку с толку.
Наконец она вспомнила одну историю, вроде бы подходящую и для Ксанфа, если уточнить некоторые понятия. А поскольку у нее не было ни малейшего представления, как их уточнить, Дженни решила испробовать самый глупый способ..
– Сэмми, – сказала она, – найди мне то, что нужно.
Кот тут же проснулся, подошел к кентавру и улегся, прильнув к его боку.
– Мне кажется, – сказал Че. – он считает, что я могу ответить на твой вопрос. А что за вопрос?
– Мне нужно узнать, как в Ксанфе можно было бы назвать Верховных?
Че, хотя и выглядел озадаченным, ответ нашел быстро.
– По-моему, подошли бы Музы.
– А есть Муза красоты?
– Трудно сказать: они все покровительницы искусств и к красоте, так или иначе, причастны. Больше всех, наверное, Эрато, Муза Любовной поэзии.
– А она сердится на смертных?
– По-моему, нет. По этой части скорее годится Мельпомена, Муза Трагедии. У нее есть трагическая маска, дубинка и даже меч.
– Ну, если и дубинка, и.., пусть будет Мельпомена.
Так вот, как-то раз эта Мельпомена рассердилась на одну женщину по имени Ива за то, что та роди.., за то, что аист принес ей младенца, девочку необычайной красоты. Все понимали, что выросши она не уступит прелестью ни одной из Муз. Мать назвала дочку Лилией, поскольку та была нежна и прекрасна, как этот цветок.
«Ладно, – сказала Мельпомена, – в таком случае эта Лилия никогда не увидит цветка, в честь которого названа. Никто из смертных не может соперничать красотой с Музами, не пережив настоящей трагедии».
Тогда Ива вышла с крошкой Лилией на руках на цветочную поляну близ горы, где пели птицы и обитали Музы. «Почему вы так жестоки? – воскликнула она со слезами на глазах. – Почему, подарив мне столь прелестное дитя, вы лишили мою девочку зрения?»
Мельпомена, надо сказать, пожалела о том, что натворила сгоряча, но сделанного назад не воротишь.
Подросши, Лилия стала очень красивой девушкой, но так ни разу и не увидела цветка, чье имя носила. Как, впрочем, и ничего другого. Она часто ходила на луг и касалась цветов – в том числе и того, в честь которого была названа, – но ничего хорошего из этого не получалось. Цветам не на пользу, когда их теребят.
Как-то раз Лилия расплакалась и, на вопрос матери, в чем дело, ответила: «Мамочка, ты научила меня различать хорошее и дурное и ценить то, что мне дано, но как быть с цветочками? Ты говоришь о них с такой любовью, а мое прикосновение причиняет им боль».
Цветы, услышав эти слова, опечалились и решили, что нужно обязательно дать Лилии возможность оценить свою прелесть, не причиняя им вреда.
Но поскольку, как это сделать, сами цветы не знали, то обратились они все к тем же Музам. Вспомнив, что виноваты в этой печальной истории они, Музы согласились помочь. А поскольку вернуть Лилии зрение было не в их силах, они даровали цветам новый способ показать себя – с помощью ароматов.
Каждый цветок выбрал себе такой запах, какой, по его мнению, лучше всего соответствовал его облику. Цветы, считавшие себя прекрасными, приобрели восхитительные ароматы, а другие, не находившие в себе красоты, и запахами обзавелись неприятными. Как, например, герань.
При этом, надо сказать – каждый цветок руководствовался только собственным мнением, а оно совершенно не обязательно соответствовало действительности. Те, кто понахрапистей, урвали себе самые сильные запахи, а скромные довольствовались едва ощутимыми, хотя глядя на них, любой подумал бы, что они заслуживают большего. Таким образом, нововведение позволяло отличать один цветок от другого, но едва ли давало возможность оценивать их по достоинству.
Однако, получив возможность отличать, например, розу от маргаритки, не касаясь их, Лилия стала немного счастливее, поскольку она перестала тормошить их за лепестки; и даже Мельпомена стала видеть все в не столь трагическом свете. С тех пор повелось, чтобы у каждого цветка имелся свой запах и различать цветы можно было как по виду, так и по благоуханию.
Наступило молчание, а потом Гвенни со вздохом сказала:
– Ох, Дженни, как бы мне хотелось все это увидеть.
Наверное, ты права, и запахи у цветов есть именно поэтому, но вот бы хоть краем глазика взглянуть на Иву и прекрасную Лилию…
– Думаю, в этом нет ничего невозможного, – заявил Че. – Если Дженни споет для тебя.
– Ой, что ты, – сконфузилась Дженни, – я не могу.
– Ну, так спой для меня. А Гвенни может не обращать на нас внимания.
Поняв, что маленький кентавр совершенно прав, Дженни собралась с духом и начала мурлыкать, а потом тихонько запела. Комната растворилась: вокруг расстилался поросший цветами луг, на заднем плане высилась гора Муз, а Ива, чьи длинные пышные волосы напоминали волосы Годивы, со слезами на глазах держала на руках свое несчастное дитя.
Дитя повернулось, и Дженни узнала Гвендолин. Гвенни попала в песню, хотя здесь она и носила другое имя.
На заднем плане появился кентавр, но он ни во что не вмешивался. Так же, как и спавший неподалеку рыжий кот. Че и Сэмми тоже оказались тут.
Время – как это бывает во сне – пролетело мгновенно.
Дитя превратилось в очень похожую на Гвенни девушку, которая так и не обрела зрения. Но вот цветы обрели ароматы и, научившись узнавать их, девушка пришла в восторг.
Но тут видение задрожало, рассыпалось на части, и они вновь оказались в комнате. Однако с окончанием сна тряска не прекратилась. Трясло, как выяснилось, наяву, да .так, что содрогалась вся гора.
– Что это? – перепугалась Дженни.
– Не знаю, такого раньше не бывало, – ответила Гвенни.
– Давай спросим, – предложила Дженни, услышав шум в коридоре.
– Что происходит? – обратилась она к Придурку, открывшему на ее стук.
– Крылатые чудовища штурмуют Горб, – , сообщил гоблин.
– Папа! – воскликнул Че. – Он явился за мной.
– Точно, – подтвердил Придурок. – Грыже, гоблинатору нашему, дал срок до полудня, чтобы, значит, вернуть тебя и эльфийскую девчонку. Грыжа, ясное дело, ни в какую, ну они и начали… Птицы Рок бомбардируют гору валунами. Сидите уж лучше здесь, а то в туннелях потолки рушатся.
