В это время нам вежливо сообщили, что британский отряд не должен держаться так далеко впереди остальных войск, но для того, чтобы держаться впереди всех, у меня была веская причина. Жажда крови у большевиков была столь велика, что, когда у них не имелось под рукой русского мужика, которого можно мучить, они набрасывались на чешских солдат, попавших к ним в руки в качестве военнопленных. Многие случаи такого рода настолько отвратительны, что лучше похоронить их во мраке, чем демонстрировать, каким дьявольски жестоким может быть один человек по отношению к другому. Я знал, что чехи угрожали отомстить. Упоминавшийся выше инцидент с белым флагом, возможно, был как-то связан с этим чувством, хотя я думаю, что едва ли. Так или иначе, но я решил, что там, где я принимаю участие, должны применяться более гуманные правила ведения войны. И вскоре мне представился случай продемонстрировать свои взгляды перед всей армией. Один большевицкий солдат, которому удалось ускользнуть от японской кавалерии, стал пробираться по левому краю фронта в попытке догнать отходящие большевицкие поезда. Уставший от тяжелого перехода, он лег на землю, чтобы спрятаться и отдохнуть. Строй японцев быстро приближался к тому месту, где он укрывался, поэтому он поднялся из травы и побежал. Я прицелился и выстрелил из винтовки своего ординарца, но просчитался с расстоянием, и солдат не обратил внимания на выстрел. Я выстрелил, целясь поверх его головы, и он так быстро упал в траву, что полковник Франк решил, что я его убил. Когда мы подошли ближе, его черноволосая голова снова показалась над травой, и я снова прицелился, но не стал стрелять. Я сказал полковнику Франку, что хочу заставить его сдаться, чтобы показать, как следует обращаться с военнопленным. Полковник Франк крикнул солдату, чтобы он сдавался. В ответ тот крикнул, что японцы убили всех пленных. Потом ему было сказано, что я английский офицер и гарантирую ему жизнь, если он не совершил никакого более тяжкого преступления, чем участие в боях на стороне большевиков. Без дальнейших разговоров он буквально бросился ко мне за защитой. Я стоял на железнодорожной насыпи, и весь инцидент можно было с легкостью видеть с большого расстояния. Я взял у него винтовку с примкнутым штыком и патронташ с пятьюдесятью патронами. В его бумагах значилось, что он демобилизованный русский солдат. Я поместил его под стражу из двух человек, которым приказал внимательно следить за ним сзади. Время от времени от караульных требовали разрешения убить пленного. Но эти два британских штыка гарантировали ему безопасность, как если бы он гулял по Трафальгарской площади. Могу сказать, что атмосфера, порожденная этим инцидентом, свидетельствовала о том, что наши союзники сочли это вполне обычное поведение совершенно неуместным на поле боя, но оно достигло своей цели, и в дальнейших операциях противнику позволяли сдаваться.
Теперь мы шли вперед очень быстро, и, если не считать нескольких разорвавшихся шрапнелей, которые продолжали, не причиняя вреда, перелетать через линию фронта и падать далеко за ней, мы без труда подошли к старой станции в Краевском. Если коснуться оценки способа достижения этой цели с военной точки зрения, то чем меньше о нем говорить, тем лучше. Один отряд британских войск сыграл бы весь спектакль, и нападавшие понесли бы меньше потерь, которые оказались совершенно непропорциональны захваченному объекту. Тем не менее боевой дух был полностью выбит из большевиц-кой армии, и наступление приняло характер действий загонщиков на большой охоте. Проведя предварительную рекогносцировку всей территории, я снова вывел свой отряд на железную дорогу. Справа от нас по лесистому косогору карабкались японцы. Я выбрал железнодорожные пути, поскольку знал, что впереди имеется небольшой поворот, дающий возможность безопасно подойти к станции, расположенной примерно в 300 ярдах за невысоким холмом. Японцы наступали через лес плотной массой. Большие группы солдат шли, не придерживаясь никакого определенного порядка. На повороте я заметил в 400 ярдах от нас вражеский бронепоезд. Большевиц-кий офицер лениво вышел из нашей бывшей штаб-квартиры и, поставив ногу на ступеньку паровоза, посмотрел прямо на меня, стоявшего на путях. Я навел на него винтовку младшего капрала Мурмана. Не думаю, что я попал бы в него, но я стоял достаточно близко, и это заставило его быстро скрыться в локомотиве. Последовал выстрел из головного орудия, и 2-дюймовый снаряд пролетел так близко от моей головы, что я упал между рельсами и ощупал голову, проверяя, все ли там на месте. Снаряд разорвался в 100 ярдах позади меня и убил двух японцев, ранив еще нескольких. Пулеметы, установленные на поезде, принялись утюжить лес, по которому шли японцы, с таким упорством, что за несколько мгновений за хребтом холма образовалась настоящая давка. Мой отряд укрылся слева в кустах, и я на четвереньках пополз в их сторону. Обнаружив у подножия насыпи глубокую канаву, поросшую высокими сорняками, я закатился в нее. Постепенно поднимая голову над чертополохом, я быстро выстрелил в пулеметчика, мои люди сделали то же самое.
К тому времени японцы оправились от первоначального шока и открыли огонь по поезду, который медленно отходил к дальнему концу станции, где он остановился и метнул шрапнель вдоль нашей передовой линии. Мы намного обогнали нашу артиллерию, поэтому бронепоезду ответили винтовки. Слева от станции стояла крепкая бревенчатая лавка, укрываясь за которой мы пробрались на станцию и начали с близкого расстояния обстреливать артиллеристов врага, чьи головы выглядывали поверх бронированных стен поезда. Японцы с той же целью воспользовались небольшим домиком из красного кирпича, стоявшим с противоположной стороны, в то время как другие попытались обойти поезд, чтобы отрезать ему возможность отступления. Офицер противника заметил этот маневр и, пустив в ход все орудия, отвел поезд за холм. Позже нам сообщили, что он направился в сторону Шмаковки. Мы заняли станцию и рядом с нашей бывшей штаб-квартирой обнаружили избу, где остался завтрак большевицких офицеров – изысканно приготовленная на огне картошка. Полковник Франк и старший сержант Гордон прихватили эту добычу с собой. Солнце уже сильно припекало – было около 8:30 утра, – мы с боем прошли 12 миль по очень сложной местности, и, когда мы сели на железнодорожном переезде, картошка показалась очень вкусной. По какому-то безнадежному недомыслию японской кавалерии было приказано замкнуть дугу с фланга на этой станции, а не на следующей, и мы потеряли возможность взять огромное число пленных. Командир японской кавалерии сел с нами и попробовал мою картошку, но он упустил решающий момент всего наступления. Эта незначительная мелкая операция, как оказалось, была одной из решающих в войне, поскольку уничтожила армию большевиков восточнее Урала.
Генерал Отани приказал мне оставаться в резерве и возвращаться на базу в Свиягино, где обнаружилась пресловутая удача, сопутствовавшая моему батальону. Японцы понесли потери в количестве 600 человек, некоторые из них погибли, находясь рядом с моими людьми, но ни один человек из 25-го не пострадал. У нас было много людей, совершенно выбившихся из сил, но, учитывая категорию моей части, не больше, чем можно было ожидать, имея в виду месяц напряженной работы, который они пережили. Все до одного вели себя как англичане – высшая похвала, которой можно наградить поведение людей.
Генерал Ои прислал письмо с особой благодарностью в адрес командующего британской частью за ее большие заслуги в этой операции. В 4:25 пополудни 28 августа я получил из генеральной штаб-квартиры следующее сообщение:
