Около трех часов дня 23 августа я попросил своего переводчика полковника Романа (Рихарда) Владимировича Франка из русской армии сопровождать меня на линию фронта, поскольку до меня дошли слухи о большой концентрации сил противника, который, воодушевившись небольшим первоначальным успехом, похоже, решился оспорить наше присутствие в деревне Духовское. Я прибыл вовремя, чтобы наблюдать поединок между одним из наших бронепоездов и его весьма энергичным собратом с другой стороны. Боль-шевицкие снаряды упорно падали справа от нашего поезда на дорогу, где стояли на лошадях мы с полковником Франком, поэтому мы решили спешиться и отправить животных назад, а сами поднялись в поезд и наблюдали за этой дуэлью. Одна из наших 12-фунтовых пушек зашаталась, что заставило нас слегка отступить назад, но не слишком далеко. Поезд террористов, по всей видимости, намеревался следовать за нами и вскоре начал бы работать по нашей пехоте, сидевшей в плохоньких окопах вблизи железной дороги. Капитан Бат заметил опасность и двинул поезд вперед, открыв быструю стрельбу по своему противнику, и рвущиеся повсюду снаряды так ошеломили врага, что он вскоре поджал хвост и удалился на безопасное расстояние. Я через майора Пишона обратился к японскому командующему, генералу Ои, с тем, что, пока темно, нашим поездам нужно дать возможность вернуться в Свиягино, чтобы откатить поврежденную пушку на задний поезд. Около семи вечера, во время подготовки к выполнению этой задачи, вблизи центра нашей линии раздались несколько резких ружейных выстрелов. Звуки быстро стали громче, и теперь к ним примешивались басистые пулеметные очереди. Раскатистый звук боя распространился от центра на всю правую сторону фронта. До сих пор это был лишь поединок стрелкового оружия, но с этого момента в него вмешалась большевицкая артиллерия, за которой последовали японские и чешские батареи. Чудесная сибирская ночь превратилась в огромный грохочущий, пронзаемый вспышками ад, ужасный, но невероятно впечатляющий. Молчаливые поросшие лесом холмы справа и слева содрогались в такт музыке боя, а снаряды и шрапнель, как перепуганные вампиры, визжали над лежащей внизу долиной, где белые и желтые люди доказывали, что храбрость не зависит от цвета кожи. Этот грохот продолжался около двух часов, в потом замер почти так же быстро, как начался.
Наши поезда, которые остановились, чтобы при необходимости принять участие в деле, медленно откатывались в сторону Свиягино, и я вернулся на ночь в свой вагон. После обычной схватки с москитами я уснул, но похоже, что проспал всего несколько минут, когда стук в дверь возвестил о визитере, которым оказался штабс-капитан из японской штаб-квартиры со срочным сообщением от командующего резервом в Свиягино, в котором с большими церемониями мне было приказано следующее:
«Полковнику Уорду,
от командующего резервом боевой приказ
генерал-лейтенанта С. Ои, командующего 12-й дивизией, Свиягино.
23 августа 1918 г.
1. Все атаки противника за сегодняшний день отражены. Мы захватили два пулемета и пятерых пленных.
2. Завтра, 24 августа, войска союзников будут атаковать противника, обрушивая на него всю свою разрушительную мощь.
3. Японские войска начнут атаку с имеющейся позиции 24-го в 3 часа утра.
4. Резервные силы в составе британских и французских частей, сил Калмыкова и нескольких японских отрядов переходят под японское командование. Полковник Инагаки прибудет в северо-западную часть Духовского завтра в 2 часа утра.
С. Ои,
Генерал-лейтенант, Командующий 12-й дивизией».
Глава 4
Бой под Духовским и Краевским
Я посмотрел на часы и обратил внимание японского офицера на то, что уже 1:45 утра и что до Духовского 4 мили. Он прекрасно мог говорить на английском, однако поднял руку, отвесил мне глубокий поклон и сделал вид, что не понимает, о чем я говорю. Было совершенно невозможно поднять британские, чешские, казачьи и японские отряды и заставить их среди ночи дойти до цели походным маршем всего за пятнадцать минут. Но я достаточно долго пожил, чтобы понимать, что восточный человек никогда не стал бы ставить перед европейцем невыполнимых задач, если не имел для этого серьезной, с его точки зрения, причины. Я разослал во все отряды ординарцев с четким предписанием подготовиться, чтобы выступить немедленно. Японцы отказались двигаться и даже выходить из своих палаток. Чехи наслаждались таким необходимым для них отдыхом и отказались шевелиться, а казаки Калмыкова продолжили спать рядом со своими лошадьми. Атаман Калмыков был во Владивостоке и по возвращении снял своего заместителя за отказ подчиняться моим приказам, поскольку атаман был очень озабочен тем, чтобы его люди всегда участвовали в бою, где бы он ни происходил. Капитан Кларк из 25-го батальона Миддлсекского полка, получив приказ, через двадцать пять минут рапортовал, что они готовы выступить, включая транспорт и все остальное.
Чтобы удостовериться, что нет никакой ошибки, я позвонил лично японскому офицеру, который наотрез отказался поднимать и вести своих людей согласно приказам из его собственной штаб-квартиры. Должен признаться, что в тот момент у меня зародилось сомнение, не был ли приказ генерала Ои в значительной степени японской хитростью, рассчитанной на то, чтобы мы не принимали участия в какой-то срочной операции. Более того, я решил расстроить эту попытку исключить союзников из такого участия и отдал своим людям приказ выступать.
Около двух миль наш путь пролегал вдоль железной дороги, после чего сырая земля и боязнь сбиться с пути в темноте заставили меня вести отряд по шпалам. Пройдя примерно 1,5 мили, мы дошли до наших бронепоездов, где забрали с собой пулеметную команду, которая при необходимости должна была действовать вместе с нами, оставаться в резерве или играть роль мобилизующего фактора. Все экипажи поездов, за исключением караульных, находились на расстоянии ружейного выстрела от точки сбора и спали. Остановив своих людей, я разбудил капитана Бата, чтобы спросить, получил ли он предписания относительно участия в предстоящем бою. Он сообщил, что получил телефонное сообщение от генерала Ои (через майора Пишона), которое так и не смог разобрать, и попросил повторить его. Вслед за этим ему передали сообщение, смысл которого сводился к тому, что бой начнется в три часа утра, но ни британские бронепоезда, ни британские войска не будут допущены к участию в предстоящей схватке. Увидев это сообщение, я начал понимать, почему приказ о предстоящей операции был передан мне слишком поздно, и я не смог встретиться с полковником Инагаки, и почему части под моим командованием отказались выполнять приказ выступить вместе со мной. Предписания, полученные капитаном Батом, стали ответом на эту загадку. Я отдал ему приказ наблюдать за происходящим и при необходимости двигаться вперед, чтобы поддержать любые из частей союзников, которые могут оказаться в трудной ситуации. В противном случае он должен подчиняться приказам генерала Ои. Эти обязанности он и выполнил, к полному удовлетворению командующих французскими и чешскими отрядами.
Обеспечив свой тыл, я приказал людям из 25-го полка идти вперед друг за другом по обеим сторонам железной дороги в направлении назначенного пункта сбора. На часах было уже 3:25, и слабый свет нарождающегося дня позволял различать движущиеся объекты на расстоянии 400 ярдов. Вернувшийся разведчик сообщил о присутствии кавалерии слева от нас, но утренняя мгла не позволяла различить, чья это кавалерия, дружественная или вражеская. Я отвел своих людей в противоположную сторону от железнодорожной насыпи и подготовился встретить атаку. Потом я отправил своего офицера связи, полковника Франка, вперед, чтобы выяснить численность и принадлежность кавалерии. Он быстро вернулся с информацией, что кавалерия японская и движется она на позицию слева от нас. Перестроив своих людей, я двинулся в направлении предписанной мне позиции с опозданием в девяносто минут. Остановив солдат, я осмотрел местность, но не увидел на месте нашего сбора никаких признаков войск полковника Инагаки или каких-либо других отрядов. Стоя на линии, я заметил первый бронепоезд противника примерно в 400 ярдах впереди нас. Его аванпост подал сигнал тревоги. До сих пор не было сделано ни одного выстрела, но я отдал приказ заряжать. В этот момент случился инцидент, положивший конец молчаливому наступлению атакующей армии. Во время зарядки одно ружье случайно выстрелило. Солдат, с которым это приключилось, стоял как раз позади меня, и я приказал капитану Брауни разобраться и доложить. В это время ружье выстрелило снова, что спасло солдата от наказания, но послужило сигналом к началу боя. Вдали появилось облако белого дыма, и в следующее мгновение над нашими головами просвистел 5-дюймовый снаряд. Из кустов и зарослей кукурузы показались люди, и я спешился. Взяв у своего ординарца винтовку, я пошел вперед.
