В груди Кайла бушевал ураган самых противоречивых эмоций: от благодарности к своему избавителю до всепоглощающей ненависти к создателю этой прекрасной темницы. Он обратил взор к небесам и, неожиданно для самого себя, излил свои чувства в изумрудные дали:
– Мэйс!!! Если ты способен меня услышать – вытащи меня отсюда!!!
Этот крик, полный отчаяния и душевной боли, подобно грому огласил окружающее пространство и утонул в вязкой дымке на его границах… Ничего… Мертвая тишина была ответом этому воплю безысходности…
Кайл глухо застонал, прикрыл веки и обессиленно откинулся на траву. Он обречен на пребывание в этом комфортном плену на неопределенный срок. А может статься – и навсегда…
Через некоторое время принц впал в безразличное оцепенение и вскоре забылся в беспокойном, исполненном тревожных сновидений сне…
Светило планомерно достигло горизонта и по его линии устремилось по своему неизменному пути – к точке восхода. «Сумерки», если такое определение вообще было применимо к этой реальности, сгустили краски реальности и окутали долину потемневшими клубами тумана. Одинокая фигура мечущегося в объятиях сновидений человека выглядела подобно шраму на умиротворяющем облике сказочного пейзажа. В этом царстве вечности, необъяснимого могущества и незыблемого покоя лишь движение солнца говорило о том, что время неуклонно отсчитывает свои мгновения.
Сквозь мрачные и бессвязные образы, окружившие мятущуюся душу Кайла плотным кольцом, прорезались звуки настолько несопоставимые с этим миром, что остатки тягучего сна мигом слетели с принца, словно легкое покрывало под порывом утреннего ветерка. Красивый и чистый мужской голос вдребезги разбил нерушимую тишину, сковавшую реальность замкнутого пространства:
Во мраке ночи и в плену тоски,
В объятьях смерти и в пылу сраженья
Я буду чтить до гробовой доски
Лишь только страсть и красоту мгновенья!
Этот проникновенный баритон Кайл узнал бы из многих тысяч других голосов – настолько он затрагивал каждую струнку души человека! Мэйс!
Словно подброшенный невидимой пружиной, принц вскочил на ноги и, протерев глаза, всматривался в легкую дымку утреннего тумана. Там, вдали, в ореоле лучей восходящего солнца возник облик всадника, рассекающего клубы ненавистного тумана взмахом клинка, на лезвии которого играли солнечные блики. В другой руке Мэйс Кест держал объемную бутыль, к которой он прикладывался в перерывах между строфами песни. К седлу его белоснежного скакуна была привязана узда снаряженного гнедого коня, который мерной поступью следовал за всадником, размахивающим мечом в такт своему пению.
Глава 18
Через несколько дней путешествия Тулавр и Дибор достигли маленького городка под названием Нарро.
Принц уже давно сменил вычурный наряд сельской красотки на неброское одеяние странствующего воина (мелкого дворянина или солдата удачи) – простой камзол, выцветшие брюки и потертые сапоги. Тулавр, избавившись от одеяния крестьянина, путешествовал в привычной для него поношенной тоге катеона. Свою повозку они продали уже на второй день хозяину постоялого двора – тот, не торгуясь, выложил за нее десяток монет. У него же путешественники приобрели упряжь для своих скакунов. Перед тем как передать повозку покупателю, катеон вскрыл тайник в ее днище – оттуда он извлек несколько дорожных сумок и одежду.
– Это тебе, парень, – Тулавр протянул принцу меч в обычных, ничем не украшенных ножнах.
Дибор с благодарностью кивнул, принял оружие, критически осмотрел его внешний вид и плавно потянул за рукоять. Голубоватого оттенка сталь, за которой тщательно ухаживали на протяжении долгих лет, призывно улыбнулась солнечными бликами своему новому владельцу. Дибор затаил дыхание, полностью оголил клинок и восхищенно прошептал:
– Не может этого быть – меч из Имкера!
Заметив его реакцию, Тулавр сдержанно улыбнулся.
– Ты прав, Торнол-младший… Приходилось держать оружие из древнего города в руках?!
– Нет, – смущенно покачал головой парень. – Мне довелось однажды видеть кинжал, произведенный мастерами из Имкера, – его подарил моему отцу один богатый купец. С тех пор этот драгоценный подарок хранится в фамильной сокровищнице. Вернее, хранился… – Дибор нахмурился, вспомнив, кто на данный момент владеет всеми сокровищами его семьи. – Тулавр, это бесценный клинок! Откуда он у тебя?
– У предводителя отбросов общества, ты хотел спросить? – саркастичная усмешка исказила выразительные губы катеона-изгнанника.
– Я… не это имел в виду! – принц с вызовом взглянул в глаза собеседника. – Кто я, чтобы рассуждать о морали?! Просто… это очень редкая реликвия… Можно сказать – мифическая…
– Его подарил мне мой наставник, – сухо ответил катеон. – Береги его.
– Но почему ты отдаешь этот священный клинок мне?! – изумленно воскликнул Дибор. – Не будет ли более подходящим…
– Не будет! – оборвал его Тулавр и вновь улыбнулся. – Меч не к лицу служителю Четверых. Мне более подходит мой привычный посох.
С этими словами он извлек из-под досок матерчатый чехол и развязал его тесьму. Дибор взглянул на обычную трость из темного, практически черного дерева и нахмурил брови.
– Ты не производишь впечатления человека, которому для передвижения требуется опираться на палку…
Катеон пронзительно взглянул на Торнола – в глазах Тулавра плясали огоньки сарказма.
– Кто знает, ваше высочество, с чем нам предстоит столкнуться и на что тогда придется опираться.
Они продолжили свое путешествие уже верхом. Вероятно, со стороны они выглядели весьма необычно – бродяга-дворянин и сопровождающий его потрепанный катеон. Но вот уже долгое время на их пути не встречались патрули стражи. По всей видимости, Иктон, к чему-то готовясь, предпочел стянуть в Санирад даже удаленные от столицы гарнизоны. Поэтому путешественники могли без особого риска продолжить свой путь. Который, к слову, по мере продвижения в сторону зловещей Фетии наглядно показывал, что слухи, идущие в столицу из этих провинций, имеют под собой вполне реальную почву.
Странное и гнетущее чувство охватывало души странников. Оно возрастало по мере удаления от Санирада и приближения к областям, граничащим с проклятыми песками Тайрана. Опустевшие поселения наводили на мысль о том, что какая-то страшная и неизлечимая болезнь прокатилась по всей округе. На пустынных улицах, некогда оживленных и наполненных гомонящей людской массой, теперь лишь изредка попадалась одинокая фигура случайного прохожего. Не мелькали в пределах видимости силуэты вездесущих домашних животных – кошек и собак… Те, вероятно, предчувствовали надвигающуюся беду и предпочли оставить поселения. Это подтверждалось и поведением их скакунов – лошади вели себя настороженно, а по ночам то и дело путников будило их тревожное ржание.
Степи и перелески давно сменились потрескавшейся каменистой почвой, покрытой скудной растительностью. Иногда обескураженным взглядам спутников представали иссохшие русла мелких речушек и ручьев, выглядевшие незаживающими ранами на теле земли. В округе уже давно не раздавалось пение птиц – природа была окутана мертвой тишиной, нарушаемой лишь завываниями горячего ветра, гонящего по земле клочья сухой травы. Деревянные постройки маленьких поселений пялились на путешественников темными дырами оконных проемов, а заброшенные участки земледельцев выглядели как жертвы проклятья, наложенного Высшими силами. Дибор поймал себя на мысли о том, что пустыня медленно и неотвратимо пожирает территорию Лероса.
