– О Боже, – прошептала Физа. – Боже…
Они действительно падали вниз вместе с волной. С целой армадой волн. Стена воды обступила их со всех сторон, такая высокая, что Али казалось, будто их выбросило к подножию горы. Еще одна молния, тихая, как смерть, вспыхнула, осветив стремительные волны, достигшие вершины высоко у них над головами, покрывшись белыми шапками пены. Гребни волн сомкнулись, на мгновение заключив корабль в водяной долине, почти столь же прекрасной, как скрытые тропы Нила. Снова сверкнула молния, показавшаяся сине-зеленой из-за водной завесы, как иномирное небо.
А потом океанский небосвод обрушился.
35
Дара
Несмотря на то что Дэвабад с его шумными улицами, высокими зданиями и переполненными рынками представлялся олицетворенным воплощением самой идеи города, в лесах и на склонах скалистых холмов, окаймлявших террасные поля и пастбища пастухов, все еще можно было найти дикую природу. Даже столько веков спустя земли за этими стенами принадлежали Дэвам. Их завоевателям Гезири так и не удалось приобрести знания, которые его племя оттачивало на протяжении поколений, а рисковать ближайшим источником пропитания в Дэвабаде не хотелось – да и не требовалось, когда землевладельцев Дэва можно было просто подкупить или запугать.
Дара пробирался по заросшему кустарником лесу, бесшумно и незримо, как злой дух, каким его почитали в человеческом мире. Однако он находился не в человеческом мире, а на острове, где родился и которому, как он опасался, грозила большая опасность. Он миновал поля, опустошенные градом, и фруктовый сад, наводненный саранчой. Несколько ферм сгорело, на земле догнивало зерно со сломанной мельницы.
Он едва ковылял по земле, привычной легкости движений как не бывало. Если, избавленный от проклятия Сулеймана, Дара стал безграничен и всемогущ, как первородный дэв, свободный сбросить свою физическую оболочку и летать по ветрам, то «исцеление» в груде тлеющих останков Нахид запихнуло его обратно в тесную, колючую клетку. Все болело. Двигаться было больно, дышать было больно. Его силы казались хрупкими, шаткими, будто ни его тело, ни его магия ему не принадлежали, и он лишь дергал за ниточки, управляя марионеткой, которую не видел.
Здесь что-то не так – со мной что-то не так. Дара не мог выбросить из головы вид Манижи в окружении тел убитых дэвов, использующей магию, которой она не могла обладать. Он не мог даже смотреть на реликт, который она вживила в его запястье, – тошнотворное устройство из металла и крови. Дара обернул манжет тряпкой, но на его левом боку все равно отражалась пульсация пунктирных дорожек черного золота, просвечивающих с каждым сбивчивым ударом его сердца.
Ты мог улететь, Афшин, – издевался Визареш. Но Дара не улетел. Не мог.
Теперь же он направлялся к цели, которая казалась еще кощунственнее.
Ты должен служить. Повиноваться. Хорошие Афшины могут давать советы, могут вступать в дискуссии, но они повинуются. Таков их кодекс.
Но ты служишь не только Нахидам. Ты служишь Дэвам, а они нуждаются в тебе. Дара шел дальше.
Разрушенное строение, где они договорились встретиться, выглядело не более чем нагромождением камней. Во времена Дары это было знаменитое место паломничества: пещера, в которой знаменитый аскет из Нахид молился о спасении от мора всего через несколько столетий после смерти самой Анахид. Это место особенно почиталось у пар, желающих зачать ребенка, что его сородичам всегда давалось с трудом. С ним связывали всевозможные ритуалы, от обычая оставлять серебряную монетку в детской шапочке у входа в пещеру до распития чая из маленьких пурпурных цветков, которые росли на окрестных холмах. Судя по виду пещеры, ее значение либо давно забылось, либо пало жертвой вторжения Кахтани – как и многое другое из мира, известного Даре.
Из тени вышла фигура:
– Стой.
Дара узнал резкий голос, принадлежавший нахальной воительнице из Ам-Гезиры, и нахмурился.
– Где жрец? – поинтересовался он требовательно. – Где Разу?
– Мы здесь. – Разу вышла из пещеры, держа в руках маленький факел, Картир следовал за ней.
Дара обвел их троих взглядом, борясь с безумным желанием бежать куда глаза глядят. Предатель, – пожурил внутренний голос. Он не умолкал с тех пор, как Дара под покровом ночи улизнул из дворца, чтобы нанести старшему жрецу неожиданный визит прямо в его опочивальню при храме. «Она сотворила нечто ужасное», – выпалил он прежде, чем недоумевающий старик успел вставить хоть слово. Дара не смог заставить себя ни озвучить фразу «магия крови», ни выразить словами истинный ужас своих опасений, но его бессвязного монолога о том, как Манижа требует выдать ей имена убитых дэвов, пока Аэшма злорадно наблюдает со стороны, оказалось достаточно, чтобы Картир смертельно побледнел. Что и говорить об одном виде гнусной штуковины, оковавшей запястье Дары.
«Нужно поговорить с ними, Дараявахауш, – проговорил жрец после долгого молчания. – Нам одним с этим не справиться».
В тот момент, когда сцены с арены стояли у Дары перед глазами, это казалось правильным решением, и все же теперь он боялся, что совершил опрометчивую ошибку. Манижу только что предали дэвы, которых она сочла достойными доверия, а теперь ее Афшин проводит тайные встречи с противником?
Должно быть, Картир что-то разгадал по его лицу.
– Все хорошо, Дараявахауш, – успокоил он мягким голосом. – Все идет, как и задумано.
Задумано. Но Дара только почувствовал себя гаже. Все обучение и поклонение, вбитые ему в голову, противились этому, даже невзирая на все, что наделала Манижа. Почуяв неладное, Дара наколдовал себе отдельный факел и осветил джиннов ярким светом. Гезирка – Акиса, вспомнил Дара по резне в больнице, – по-прежнему одетая в лохмотья, как будто украденные у разных мужчин, ухмылялась, целясь ему в сердце из арбалета. За поясом она держала нож и меч. Он свирепо посмотрел на нее, не упуская из виду, что она заметно похудела.
– Афшин, – начала Разу с ноткой предупреждения в голосе. – Картир сказал, что ты пришел с миром. Но выражение твоего лица говорит не о мирных намерениях.
– Как и направленный на меня арбалет. Я пришел говорить с принцессой. Где она?
Акиса похлопала по паре железных наручников, висевших у нее на поясе:
– Наденешь это, прежде чем увидишь ее.
– Да я засуну их тебе в глотку…
Картир устало вздохнул:
– Дара…
– Я сыт по горло железом, хватило на несколько жизней вперед, – прошипел Дара сквозь зубы. – Не говоря уже об оковах. Я их не надену. Ты либо доверяешь мне, либо нет.
– Не доверяю! – Акиса склонила голову набок. – Скажи мне, в чем различие между тобой и гулем? Вы оба восстали из мертвых, оба противно стонете вместо того, чтобы разговаривать…
– Достаточно, Акиса.
Команда прозвучала важно, женщина говорила спокойно и уверенно. И действительно, когда Зейнаб аль-Кахтани вышла из пещеры, она сделала это так, словно ступила в тронный зал, а не покинула укрытие.
