Его воины выстроились в шеренгу, вооруженные, как и он сам, и уже верхом на лошадях. Растерянные черные глаза устремились на него, в их взглядах читался немой вопрос. В конце концов, разве не Дара советовал им проявить терпение, постепенно донося до своих доверенных воинов, что джинны превосходят их числом и пойти в наступление означало бы затеять кровавую баню?
Он хотел кричать, чтобы они бежали. Вместо этого, чувствуя нарастающую в крови силу, Дара поднял свою плеть в воздух.
– Сегодня мы положим этому конец! – объявил он. – Джинны ответили на наш мирный жест вероломством и кровопролитием. Мы преподадим им урок. Никого не щадите и никого не берите живьем. Мы не остановимся, пока они не сдадутся, не сложат оружие и не выдадут нам Зейнаб аль-Кахтани.
Слова лились из него рекой, и Дара молился за то, чтобы они выразили свое беспокойство. Сомнение.
Но сомнений не было. Он слишком хорошо обучил их. Они одобрительно взревели.
– За Нахид! – воскликнул Ношрад, потрясая мечом.
– За бану Манижу!
Дара щелкнул пальцами, и волна магии окатила его, стократ более стремительная и мощная, чем когда-либо прежде, словно он вошел в бурный речной поток и был смыт течением. Перед ним предстал зачарованный крылатый конь, черная грива которого сверкала россыпью тлеющих искр, а четыре его крыла трепетали, как дым. Дара вскочил на него верхом.
Стоило ему появиться на мидане, как прогремели два выстрела, и следом на него обрушился шквал стрел. Они были ему не страшны. Манижа пожелала, чтобы он не пострадал, и поэтому проклятие само обо всем позаботилось: стрелы вспыхивали огнем и рассыпались перед ним в пепел.
– Джинны! – взревел он, поднимаясь в воздух на своем крылатом коне. – Я пришел к вам с простым посланием. Сдавайтесь. Сложите оружие и выдайте нам Зейнаб аль-Кахтани, или мы вас уничтожим. Чем дольше вы будете думать, тем больше из вас умрет.
Он не стал дожидаться ответа. Не мог. Желание Манижи разрывало его на части, магия обволакивала его конечности и потрескивала в пальцах. Реликт обжигал кожу…
Дара сжал руки в кулаки, и половина мидана обрушилась.
Три пары великих ворот – аскетичная арка Гезири, песчаник со штандартами гордых Аяанле и изразцовые колонны, ведущие к частоколу лавок и шафитских домов – ворот, стоявших здесь много веков, даже когда он был еще ребенком, – рассыпались в пыль, и медная стена, соединявшая их, разбилась вдребезги. Стена обвалилась с такой сокрушительной силой, что прижатые к ней здания разорвало на куски, и мебель, кирпичи и балки полетели в разные стороны. Это даже не потребовало больших усилий – город медленно умирал, загнивая изнутри с тех пор, как было вырвано его магическое сердце. Но видеть, как нечто столь могущественное, столь древнее в считаные секунды исчезает с лица земли…
Ты должен был стать спасителем Дэвабада.
Вместо этого Дара взирал на руины. Из-под них уже доносились крики. Детский плач по матерям, вопли умирающих.
Но Манижа велела ему крушить улицы, пока не будет поймана Зейнаб. И Дара снова занес руки, мысленно крича, когда джинны бросились к уже обрушившимся зданиям, хватаясь за обломки в надежде спасти тех, кто оказался погребен под завалом.
Следующий квартал зданий он обрушил прямо на них.
Тогда повисло молчание. На мгновение. Пыль поднялась от обломков, затуманив воздух. Дара подал знак своим солдатам и продолжил продвигаться вперед.
Ему не нужно было ничего говорить. Он уже отдал приказ, и его солдаты, которые провели последние недели, запертые в секторе дэвов, охваченные подозрениями и паранойей, еще не придя в себя после разведения погребальных костров для своих товарищей, убитых во время неудавшегося переворота, не нуждались в напоминании.
Они бросались на уцелевших, рубя джиннов и шафитов, пытавшихся выбраться из-под завалов, и стреляя из лука в спины тех, кому удавалось сбежать. Всадники догоняли их и топтали копытами.
Спрячься от этого в своих мыслях. Это был застарелый рефлекс, будто прошлая, забытая версия Дары – Дары, который пережил столетия рабства у ифритов, – незаметно взяла его за руку, чтобы сопровождать его в этом новом кошмаре и не позволить ему разбить то, что осталось от его души.
Но для этого было слишком поздно. Его конь приземлился на дороге, и Дара ударил одного джинна поперек груди, покрывая свой бич первым из, в чем он не сомневался, многих на сегодня слоев крови. Он взревел, призывая своих воинов в атаку, и обрушил следующий квартал зданий. Взрыв разметал кирпичи во все стороны, и крыша длинного торгового ряда придавила толпу джиннов, искавших там укрытия. Дара ударил плетью мужчину. Женщину. Ребенка. Кровь густо покрывала его кожу, вокруг скапливались тела.
Но этого оказалось недостаточно. Зейнаб аль-Кахтани нигде не было видно, и желание Манижи толкало его на новые разрушения, новые смерти. Дара снова взмыл в воздух, чтобы с высоты обрушить внушительный комплекс, в котором он узнал знаменитую школу Аяанле и общественный парк Гезири. А потом он продвинулся к бывшей границе между секторами Гезири и шафитов.
В следующем квартале находилась больница Нари.
Нет. Пожалуйста, Создатель, нет! Дара со всей силы воспротивился контролирующему его проклятию, в отчаянии пытаясь найти выход. Потянуть время. Но он не мог причинить себе вреда и не мог не выполнить приказ.
Поэтому он устремил своего коня на землю.
Булыжники мостовой трещали от жара и магии, источаемых его телом. Он словно провалился в ад, где ему было самое место. Перед его взглядом разворачивались такие кошмарные сцены: в панике разбегались матери, прижимая к себе рыдающих детей, а его солдаты сцепились в неравной, кровавой схватке с мирным шафитским населением и уцелевшими гвардейцами Гезири. Раздавались выстрелы, летали стрелы. Здания пылали, и на фоне густого дыма мелькали мечи и текли реки крови.
Спасители Дэвабада.
А ноги Дары все несли его вперед. Вместо плети, выпавшей из руки, когда та слишком глубоко впилась в спину джинна, который упал на колени, умоляя сохранить ему жизнь, Дара теперь держал в одной руке булаву, а в другой – меч.
Но джинны все еще не были сломлены до конца.
– Держите больницу! Цельтесь в Бича!
Воины набросились на него. Мужчины верхом на лошадях, женщины бросали обжигающий «огонь Руми». Еще вчера он бы умер уже дюжину раз, невзирая ни на какие силы первородного дэва. Но теперь, когда его защищала магия крови и проклятие Манижи бросало вызов самой природе, Дара, как ни в чем не бывало, прокладывал себе путь вперед чужими смертями, устремившись к больнице, которую так кропотливо восстанавливала любимая им женщина. Слезы застилали ему глаза, испаряясь прежде, чем их кто-нибудь мог бы заметить, – ему не было позволено подавать даже намека на то, что его сердце разрывалось на части.
Двадцать шагов до больницы. Десять. Дара занес руки. Спрячься в своих мыслях. Магия шипела на кончиках пальцев…
