Ее место с ними. А их место с ней. Дара склонил голову, чувствуя, как груз принятых решений и прожитых столетий тяжело ложится ему на плечи.
– Не буду больше обременять своим присутствием, – тихо проговорил он. – Я лишь хотел убедиться, что с тобой все в порядке.
Он отступил назад и направился к двери.
– Дара?
Он оглянулся.
Нари смотрела на него все еще недоверчиво, но, когда она заговорила, ее голос звучал твердо.
– Я была рада спасти тебе жизнь. И рада, что ты решил остаться в этом мире.
Он снова сложил руки в благословении и низко поклонился, прячась за ритуальным жестом.
– Да будет гореть твой огонь вечно, бану Нахида.
Разу вышла следом за ним, затворив за собой дверь.
– Я провожу тебя.
Дара, стараясь унять боль в сердце, проворчал в ответ:
– Мне не нужен проводник. Я знаю этот город лучше, чем вы все, вместе взятые.
– Рада видеть, что твой дух остался несломленным, но представь, что я просто хочу удостовериться, что ты действительно ушел. Пойдем.
Он насупился, но последовал за ней по темному коридору.
– Ей здесь будет хорошо?
– Конечно, – удивилась Разу такому вопросу. – Это ее больница. Здесь все ее любили еще до того, как она спасла город от Манижи и вернула им магию.
Перед глазами снова встала битком набитая палата.
– Я и не знал, что она пустила здесь такие корни. Построила семью. – Он не знал лучшего слова, чтобы описать собрание препирающихся, обеспокоенных друзей, толпящихся вокруг Нари. Дэвы, джинны и шафиты. Из разных племен. Из разных конфессий.
Дара и не подозревал, что такое возможно.
– Ну, она же само очарование, – сказала Разу и продолжила мечтательно: – О, в другой жизни мы с ней могли бы обчистить половину игорных залов древнего Арши!
– В каком веке пал Арши?
– Одному Создателю известно, – Разу пожала плечами. – Я стараюсь не думать о времени. Я сойду с ума, если буду слишком часто вспоминать свою прежнюю жизнь.
– Понимаю тебя, – проворчал Дара. – И все же… у тебя есть дом. Смысл. Жизнь, которую ты можешь жить в свое удовольствие.
– А ты думаешь, тебе этого не дано?
– Я заметил, что ты ведешь меня длинным путем через черный ход.
Лицо Разу вытянулось.
– Я подумала, лучше нам будет не встречаться… ни с кем, по возможности. Я верю, что ты был под контролем Манижи, когда напал на сектора, но многие – нет. Они разгневаны, горюют и хотят, чтобы кто-то понес наказание.
Кто бы сомневался. Четырнадцать столетий прошло после Кви-Цзы, а он до сих пор всем известен как Бич. Сколько веков потребуется, чтобы искупить этот последний кошмар?
– Мне не стоило приходить в больницу, – понял Дара, и ему стало не по себе от этого осознания. – Прости. И тебе не стоит никуда меня провожать – я не хочу, чтобы ненависть ко мне перекинулась и на тебя.
– Поверь мне, Афшин, я могу постоять за себя.
Они продолжали идти, пока не вышли из черного хода, ведущего на улицу. В этот ранний час народу на улице было совсем мало.
А значит, ничто не загораживало Даре обзор на уничтоженные кварталы, простиравшиеся от больницы до разрушенного мидана. Тела убитых вынесли, но места их гибели отмечали темные пятна, лохмотья одежды и брошенная обувь среди остального содержимого разоренных домов: битой посуды, грязных постелей и поломанных игрушек. Все нажитое, дома, в которых семьи жили долгими поколениями, все погублено в мгновение ока.
Им, Дарой. Немногим ранее он начал колдовать здесь шатры для укрытия потерпевших, прежде чем те буквально выгнали его взашей. Его жертвы не хотели от него помощи.
И Дара их не винил.
– Надо было мне раньше дать отпор Маниже, – с горечью сказал он. – Создатель, хотя бы днем раньше. Часом. Скольких жертв удалось бы избежать.
– Афшин, если ты ждешь отпущения грехов, то от меня ты его не получишь, – ответила Разу. – Впрочем, не думаю, что хоть кто-то из нас понимал, как далеко она способна зайти. Ни за что на свете я бы не поверила, что она способна убивать других дэвов ради магии крови, не говоря уже о том, чтобы поработить своего собственного Афшина.
И это еще не все, на что она была способна. Нутром Дара чуял, что семьи вельмож не стали единственными убитыми ею дэвами: Манижа убила и родного брата. А ее рассказ о Рустаме, который хотел принести в жертву свою новорожденную племянницу… Дара мог побиться об заклад, что в действительности все произошло с точностью до наоборот.
– Даже не представляю, как нам все это исправить, – признался Дара.
– Шаг за шагом. Я замечала, что даже самые непосильные задачи изнутри кажутся менее пугающими. У каждого из нас есть свои сильные стороны, свои задачи.
Дара скорчил гримасу:
– Пожалуй.
– Афшин, можно задать тебе один вопрос? – Когда он кивнул, Разу не стала хоть вокруг да около: – Ты любишь ее? По-настоящему любишь?
– Я не разрешал задавать мне такие вопросы.
Но если Дара когда-то сомневался, что его чувства к Нари сохранились после всех их взаимных предательств и схваток, то в ту самую секунду, когда она улыбнулась ему с больничной койки, он понял, что, к несчастью, все изменилось.
– Да, – ответил он через некоторое время. – Я люблю ее. Больше жизни. Я уверен, что никогда не смогу полюбить другую женщину так, как ее.
Разу грустно ему улыбнулась.
– Тогда не отступайся от своих собственных слов. Она молода, талантлива и, несмотря ни на что, сохранила свою светлую душу. – Ее улыбка погасла. – Постарайся не становиться для нее бременем.
Картир опустился на мягкую скамью, в отчаянии указав на разбросанные по полу реликты и подушки.
– Они пропали. Все до единого. Все сосуды, которые мы бережно хранили.
Дара опустился на колени и поднял один из реликтов.
– Сколько их было?
– Тридцать семь. – Голос Картира звучал глухо. – И это только из нашего хранилища. Я опасаюсь, что Манижа передала ифритам и некоторых из «предателей», которых взяла под стражу. Она угрожала нам этим во время допроса. Я бы не мог даже помыслить подобного, но некоторые из них пропадали без вести и… – Он замолчал, показавшись вдруг очень старым. – Визареш путешествует в молниях. Он мог уже раскидать их по всему миру, и отследить их не было бы никакой возможности.
Дара продолжал собирать реликты. Казалось неправильным оставлять их валяться на полу. И все же с джиннами и Дэвами, которым они принадлежали, возможно, уже произошло самое худшее, и они пробудились от сна в безмятежном сумраке храма, чтобы увидеть перед собой своих человеческих хозяев. На Дару нахлынули воспоминания об ужасном, всепоглощающем контроле Манижи, о том, как он был низведен до вопля в своей голове, в то время как его губы отдавали приказы к уничтожению, а рука рубила невинных.
