Не надо так. Око Сулеймана, пожалуйста… Не надо так.
Огонь неумолимо уходил из его кожи, а вместе с ним отпускали и объятия магии. Леденящая боль от железного снаряда в плече с каждым вдохом пульсировала сильнее, лишая его сил и заставляя хватать ртом воздух. Дара споткнулся и упал на колени.
Он моргнул, с удивлением обнаружив себя в узком коридоре, непроглядно темном, если не считать мягкого свечения, еще исходящего от его кожи. Слабеющий свет плясал на картинах с изображениями песчаных кораблей и морских птиц – маленький уголок красоты и тишины в последние мгновения перед ужасным концом.
И тут Даре в глаза бросилось его кольцо с мерцающим в темноте изумрудом.
Все стихло. В прошлый раз, когда его разлучили с кольцом, он умер. Его тело обратилось в прах, а душа улетела в тенистый сад кипарисов, где его дожидалась сестра. Может быть, он сможет попасть туда снова.
Ты не вернешься к Тамиме. Не в этот раз. Если в мире есть хоть капля справедливости, ты будешь страдать еще тысячу лет.
Кольцо как будто слегка посветлело, и ореол света разошелся вширь. И ему явилось такое незаслуженное чудо: дверь.
Плача от боли и горя, Дара заставил себя подняться на ноги и тяжело привалился к стене. Толпа приближалась, но, возможно, за дверью найдется окно или другой выход.
Может, этой ночью он пока не умрет. Дара осторожно открыл дверь и проскользнул внутрь. Комната оказалась маленькой и неопрятной: повсюду были разбросаны холсты, бочки краски, кисти и недописанные портреты.
И одна сахрейнка с ярко-зелеными глазами.
У него перехватило дыхание. Женщина забилась в угол и держала в трясущихся руках какой-то металлический штырь, измазанный в краске. Она потрясенно уставилась на него, широко распахнув изумленные изумрудные глаза, такие же зеленые, как у него, – впервые в жизни он столкнулся лицом к лицу с другой жертвой рабства ифритов.
– Сюда! – крикнули на гезирийском за закрытой дверью.
Преследователи почти настигли его, бежать больше некуда. Дара был в западне.
А затем, недолго думая, женщина бросилась к нему. Она схватила его за шиворот и потащила вперед, с неожиданной для своего роста силой. Оцепенев от последовавшей вспышки боли, Дара позволил доволочь себя до большого сундука из черного дерева, стоявшего у стены.
Она распахнула крышку и ткнула пальцем внутрь.
В любое другое время он бы дважды подумал. Но он чуть не падал в обморок, а шаги за дверью стремительно приближались, и Дара упал в сундук. Женщина захлопнула крышку, и все погрузилось в темноту.
Здесь стоял такой насыщенный запах льняного масла и мела, что Дара с трудом сдерживал кашель. Кисти кололись, раненое плечо горело, но небольшая щель в дереве пропускала немного света. Дара прильнул к ней глазом, успев заметить, как сахрейнка прикрывает пятно крови на полу старым половиком. Он заерзал, устраиваясь так, чтобы рассмотреть все получше, и в этот момент шаги за дверью стихли.
Движение дорого ему обошлось. Новая вспышка боли пронзила плечо Дары, и перед глазами все поплыло. Он повалился на пол сундука.
Послышался нетерпеливый стук, а затем звук открывшейся двери. Мужской голос, говоривший на джиннском. Слова доносились с пятого на десятое. Бич. Сбежал. Элашия. Сахрейнка, кажется, молчала.
А потом раздался грубый голос Акисы:
– Она мотает головой. Значит, она ничего не знает, так что хватит к ней приставать.
Послышалось возражение, а затем довольно отчетливый стук, точно что-то – или кого-то – прижали к стене.
– …а я сказала, оставь ее в покое, – процедила Акиса. – Двигаемся дальше. Он, наверное, отсиживается в другой стороне.
Тьма сгущалась, по руке текла горячая кровь. Щеки были мокрыми – то ли от слез, то ли тоже от крови.
Дара закрыл глаза и провалился во тьму.
Крышка сундука распахнулась, выдернув Дару из забытья. В поле зрения показались два лица, оба с изумрудными глазами. Одно принадлежало его сахрейнской спасительнице, другое – пожилой тохаристанке.
Полуживой, обезумевший от боли, лежа в луже собственной крови вперемешку с растворителем краски, Дара смог только прохрипеть приветственные слова:
– Да будет гореть ваш огонь вечно.
Тохаристанка застонала.
– Не такой сюрприз я ожидала найти в твоей мастерской.
Вторая женщина, которую звали Элашия, устремила на нее умоляющий взгляд, обводя их троих жестом.
– Он не один из нас, – яростно возразила тохаристанка. – Порабощение ифритами – не оправдание всему, что натворили они с Манижей. – Она коснулась лица Элашии: – Любовь моя, о чем ты только думала? Я знаю, что у тебя доброе сердце, но они приютили нас и позволили остаться здесь под их защитой, а ты укрываешь их врага?
Дара попытался сесть, сипло выдыхая клубы дыма.
– Я не хочу доставлять вам хлопот. Я могу уйти, – добавил он, ухватившись за край сундука здоровой рукой.
Тохаристанка пнула сундук ногой, и удар отозвался в его теле болезненным эхом.
Дара ахнул и упал обратно.
– Ты можешь оставаться на месте, – предупредила она. – Не хватало еще, чтобы твои кровавые следы привели потом к нам.
Из глаз сыпались жгучие искры.
– Да, – еле слышно согласился он.
– Огонь или вода? – спросила она со вздохом.
– Что?
– Огонь или вода, – повторила она, словно обращаясь к несмышленому ребенку. – Что тебя оживляет?
Он крепко зажмурился от новой вспышки пульсирующей боли в плече.
– Огонь, – прохрипел он. – Но… это не имеет значения. В меня выстрелили каким-то железным снарядом…
– Пуля. Ну что же ты. Я старше тебя на тысячу лет и то иду в ногу с современными словами.
Дара стиснул зубы:
– Пуля застряла в плече. Она мешает мне колдовать и удерживает в этой форме.
Женщина испытующе посмотрела на него:
– Если я вытащу пулю из твоего плеча, ты сможешь уйти?
Дара уставился на нее в шоке:
– Ты поможешь мне?
– Это зависит от твоего ответа. Ты убил их?
– Постарайся говорить конкретнее.
Черты ее лица ожесточились.
– Бану Нари и принца Ализейда.
У Дары отвисла челюсть:
– Нет. Я бы никогда не причинил вреда Нари… Я пытался спасти ее.
– Что пошло не так? – не отставала женщина. – И не заговаривай мне зубы рассказами о том, что ее похитил Али. Этого не было.
– Я не знаю, – признался Дара. – Они прыгнули в озеро, захватив печать Сулеймана. Мы думаем, что они пытались сбежать, но они исчезли с концами.
